Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1967 год

Такая крошечная эта шхуна, если поглядеть со стороны, — с белыми бортами, с коричневой рубкой, с двумя мачтами, с бочкой наверху. Но ее палуба, пространство ее от кормы до носа, двадцать четыре человека ее команды, машина, рубка, ходовой мостик, зачехленные катера по бортам, каюты и кубрики — вот наш мир на целый месяц, центр мироздания для нас.

Двигатель уже работает, мягко гудит в глубине, уже Илья Николаевич пошел туда, вниз, поглядеть, как там вахта, а капитан полез в рубку. Поднялся и я в рубку, поздоровался с вахтенными, высунулся с одной, потом с другой стороны — все в рубке было, как прежде, все на месте: слева от штурвала компас, позади эхолот, кренометр, выключатели, справа в ящике бинокли, потом переговорная труба в машину, телефон...

На шхуне завелся щенок, успел нажраться щелоку, вляпался в него всеми лапами и теперь лежит болеет, а все думают, страдают: выживет ли?

Внизу под кают-компанией, в кладовке боцмана, я знаю, висят винтовки, стоят ящики с патронами, под полубаком навалены капроновые сети с поплавками из пенопласта, и продовольствие есть, и горючего полны баки, все готово.

— А погодка хороша! — веселится возвратившийся из машины Илья Николаевич. — Славно пойдем! Нам бы только до Колгуева проскочить, чтоб не тряхануло, а там — там уж льды пойдут, там вода спокойная...

Ну да, конечно, Колгуев, льды, Новая Земля — радуемся мы. А те, кто пришел проводить нас, стоят маленькой группкой внизу, осиротело глядят на нас с пирса, и мы на них поглядываем сверху, но уже отрешенно, рассеянно, поматываем иногда ручкой, улыбаемся, как бы говоря: «Привет! Привет! У нас тут льды, Новая Земля, белухи спят и ныряют... Привет!»

И пока мы устраивались в каютах капитана и стармеха, решая, кому где жить, пока лазили в машину, наполненную жиром, гулом дизеля, маслянистым светом ламп, маслянистыми бликами на металле, пока я здоровался, узнавал кого-то и меня узнавали, пока мы щупали тяжелые винтовки и рассматривали желтые ящики с патронами, пока заглядывали в рубки к штурману и радисту, и в камбуз на корме, и в полубак, где свалены были и крепко, разнообразно пахли сети, поплавки, буи, багры, доски, полушубки, телогрейки, рукавицы, краска и где шипел пар в душевой, пока поглядывали на алое ночное небо, на полированную ширь Двины, на выпуклую огромность рейда с застывшими кораблями, с движущимися катерами и моторками, оставлявшими за собой высокий треск моторов и черный на золотом след длинной волны, — «Моряна» наша тронулась потихоньку, отделилась от пирса и пошла, родная, забирая влево от берега, выходя на стрежень, на фарватер.

Как сначала тихо, почти нежно двигалась она, как потом развила ход до полного и как плавно поворачивала, следуя фарватеру! Правый берег удалился от нас, стали видны все дома спящего Архангельска, его набережная, яхт-клуб, Кузнечиха, Соломбала...

Капитан, нахохлившись, в дождевике почему-то, хотя небеса были чисты, торчал наверху, на ходовом мостике, (похаживал и поглядывал вперед то с одного, то с другого борта и время от времени покрикивал в трубу, в рубку: «Лево руля! Еще левей! Одерживай!»

И затрубили наши пароходы, там и сям возвышавшиеся на рейде, загудели низко, печально, каждый раз троекратно, прощаясь с нами. И мы им отвечали слабой своей сиреной — будто свирель отвечала рогу. Много там стояло теплоходов, лесовозов, танкеров по всем причалам — наших, финских, норвежских, греческих, немецких, стрекотали бревнотаски, поворачивали свои клювы портовые краны, сипел пар, кололи глаз острые бортовые огни, и глазели на нас из громадных домов-рубок вахтенные, и все знали, что шхуна наша уходит во льды...

Ах, как просыпался по ночам я в этом Архангельске, услышав сквозь сон долгий густой гудок, похожий на стон, как подходил я к окну, стараясь что-то разглядеть в узких разрывах крыш, хотя бы блеск воды, потом переводил взгляд выше, на алеющее небо, и, ничего уже не видя, с погасшей сигаретой, видел все-таки «воды многие» — и полярные страны, и Гренландию, и Землю Франца-Иосифа в осиянных льдах...

Я все не спал, когда взошло солнце, малиново стало светить в иллюминатор. Я лег на короткий диванчик, поджал ноги. Двигатель гудел, винт взбивал за кормой воду.

Спал я, как мне показалось, совсем немного и проснулся мгновенно, сразу открыл глаза. Все так же светило в иллюминатор солнце, только свет его был желтей, ярче, все так же взбивал за кормой воду винт. Не качало. Мне подумалось, что мы еще идем устьем Двины. Но заглянул в каюту стармех Илья Николаевич, сказал весело.

— Проснулся, Юра? А мы уж мимо Зимнегорского маяка идем. Скоро Нижняя Золотица будет. Помнишь, как ты там зимой на зверобойке был? А товарищ твой уже давно встал, все пишет чего-то.

Так-то вот и началась наша морская жизнь.

Юрий Казаков Рисунок В. Чернецова

Танки стали для города так же характерны, как и частые выстрелы, как ночные облавы и патрули (снимок внизу), как кровавые расправы с демонстрантами и дымы костров, на которых сжигают себя буддисты.

Чей город Сайгон? Вопрос этот, увы, не столь уж нелеп и наивен. Хотя карты и географические справочники утверждают, что он вьетнамский город, однако его символы, глядящие со страниц «Лайфа», «Лука», «Тайма», — это американские солдаты и танки, американский кардинал Спеллман и американские гёрлс. Хотя Сайгон находится во Вьетнаме, однако для большинства вьетнамцев он закрыт под угрозой смерти, как, например, закрыт для девушки по имени Куэт Там (что означает «Решительное Сердце»). Ей пришлось бежать из родного города, бежать потому, что ее образ мыслей не устраивал американцев. Зато любому гражданину США (если только он имеет справку о благонадежности) для поездки в Сайгон достаточно лишь обратиться в соответствующее (американское же) ведомство...

«Сайгон стал ныне Техасом, — пишет швейцарский репортер Жюльен Закариотто. — Витрины магазинов завалены высокими ботинками, шляпами, пистолетными кобурами, кожаными рюкзаками. Все — по моде авантюристов из вестернов. Американские солдаты, которых тут полным-полно, чувствуют себя как дома. Здесь можно, как некогда в Америке, фланировать по улицам в джинсах, с газетой в заднем кармане и пистолетом на боку. Все происходящее вокруг страшно напоминает фильм, в котором «настоящие мужчины» знают свое место...

...Еще одна вещь сразу бросается в глаза в этом городе — бары. Бары на американский манер вырастают, как грибы после дождя. Большие длинные залы с общим столом: с одной стороны стола — красивые девушки, с другой — «цивилизованные люди», вечно пьяные. Чего-чего, а виски тут хватает. Особый вид цивилизации!

...Проституция ширится с необычайной быстротой, проститутки повсюду — на улицах, в отелях, даже в самых роскошных. Им война приносит прибыль, цены на них — и без того высокие — все время ползут вверх...