Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1973 год

Гренландцы издавна испытывали глубокую привязанность к месту рождения. И поныне самая суровая кара, назначаемая датским судьей за мелкие преступления, — высылка виновного из его родного дома в другой населенный пункт на срок в несколько недель или месяцев. Это испытанный, надежный способ. Редко когда провинившегося приходится наказывать вторично.

Гренландские судьи, кстати сказать, не могут пожаловаться на обилие работы. Семейных конфликтов здесь не бывает, соседские распри довольно редки, и уж вовсе тщетно было бы искать среди жителей острова закоренелых преступников. Шесть камер единственной тюрьмы на территории острова, превышающей два миллиона квадратных километров, обычно пустуют, а когда они бывают заняты, то заключенными оказываются чаще всего матросы-иностранцы.

Белые пришельцы причинили немало бед гренландцам. Вслед за благами цивилизации они занесли в свое время на остров неизвестные здесь болезни. В студеном, кристаллически чистом воздухе Крайнего Севера, свободном от каких бы то ни было микробов, человеческий организм, не обладающий иммунитетом к инфекциям, легко падал жертвой последних; простой насморк перерастал в смертельную болезнь. Во время эпидемии кори, занесенной с восточного побережья Гренландии экипажем какого-то корабля в 1957 году, заболело одиннадцать тысяч эскимосов, причем несколько сот из них умерло. Еще более тяжелые потери, как это предвидел в свое время Фритьоф Нансен, нанес туберкулез. Словно средневековая чума, обрушился он на западное побережье, кося население, наводя ужас. Чахотка безжалостно истребила целые населенные пункты. В Готхобе тогда была создана первая на острове больница на двести коек.

Еще недавно Дания направляла сюда своих врачей, однако за последнее десятилетие все чаще появляются врачи-гренландцы. Пройдя курс медицины в Копенгагене, они возвращаются на остров, чтобы поставить приобретенные ими знания на службу соотечественникам.

Профессора университета в Копенгагене не раз уговаривали студентов-эскимосов, отличавшихся большими способностями, остаться навсегда в Дании. Они сулили им большую карьеру на научном поприще. Однако эскимосы неизменно отвечали:

— Вернусь на родину, там мое место. Кто же поможет нашим, если я подведу их, кто поощрит младших учиться?

Датчане сетуют сегодня, что жители Гренландии все реже пользуются датским языком, а если и изъясняются на нем, то делают это неохотно и чаще всего, когда предъявляют те или иные претензии.

— Почему людям из Копенгагена платят вдвое больше, чем нам? — вопрошают они, имея прежде всего в виду учителей начальных школ, окончивших в Дании те же самые училища, что и они.

— Почему, — волнуются они также, — приезжая в Гренландию, ваши соотечественники, такие же датские граждане, как и мы, не платят никаких налогов? Разве справедливо, что наш остров является для них беспошлинной зоной? Почему в нашей собственной стране с нами обращаются хуже? Разве это правильно?

Таких щекотливых вопросов, на которые никто не спешит дать ответ, множество; число их растет, они вызывают обоюдную горечь. Датчане не хотят понять, что к семидесятым годам нашего века свыше сорока двух тысяч гренландцев — датских подданных — уже не похожи на эскимосов, какими они были» меньше двадцати лет назад, — доверчивых, беспомощных, которые, словно спугнутая дичь, спасались бегством, когда в их тихий полярный поселок вторгался беспокойный атомный век. И это уже необратимо.

«...Меня часто спрашивали, чему я научил эскимосов, — рассказывал Роберт Пири, вернувшись в Соединенные Штаты. — Но чему можно научить людей, которые уже сорок веков назад показали, что умеют существовать в столь неблагоприятных условиях? Я мог бы скорее перечислить, от чего я отучился, живя среди них. Я отучился от того невольного чувства превосходства, которое мы питаем, соприкасаясь с другими народами. Я понял, что не надменность побуждает их наставлять меня, а большой опыт, приобретенный веками. Я отучился от лихорадочной спешки, которая неизбежно приводит к пагубным последствиям в пути. Я отучился также от эгоизма. У гренландцев не существует таких понятий, как «моя трубка», «мой чай», «мой спальный мешок». Нет! «Наша трубка», «наш чай», «наш спальный мешок». Эскимосы давно исчезли бы с лица земли, если бы не жили общиной. Меня коробило вначале, когда они жадно забирали все, что у меня было, съедали мои консервы, раскуривали мой табак. Зато когда у меня чего-нибудь не хватало, я мог быть уверен, что они поделятся со мною последним куском. В этом состоит их сила».

Алина Центкевич, Чеслав Центкевич

Перевел с польского В. Кон

В прошлом году в Софии состоялся Первый международный конгресс по фракологии — науке, изучающей историю фракийцев, племен, населявших в древности обширную территорию от реки Стримон (ныне р. Струма в Болгарии) до Дуная.

По просьбе нашей редакции болгарская журналистка Юлия Богданова обратилась к генеральному секретарю Национального комитета по фракологии профессору Велкову с просьбой рассказать о конгрессе.

Профессор Велков:

Богатая, оригинальная, самобытная и во многом еще загадочная культура фракийцев сыграла огромную роль в становлении современной культуры многих стран Европы. Имена фракийцев Спартака и Орфея вписаны не в одну книгу по истории, и на многих языках до сих пор сохранились предания о тех далеких временах, где истина переплетается с народными легендами.

Огромный вклад в изучение фракийской культуры внесли болгарские ученые. Усилия основоположников национальной болгарской исторической науки были направлены на изучение рукотворных памятников фракийцев, оставшихся на земле Древней Болгарии. Мировое значение имеют труды академика Кацарова — крупнейшего специалиста по фракийской религии, академика Дейчева, создавшего монументальный труд о фракийском языке, и других исследователей. И своеобразным отчетом о проделанной болгарскими учеными работе явилась выставка фракийского искусства, приуроченная к конгрессу.

Об одной из загадок фракийской истории и о крупнейшем фракийском золотом кладе рассказывают член научного экспедиционного клуба студентов Софии и наш специальный корреспондент.

Когда-то одна из вершин Родопских гор носила название Залмисосс. И стоял на этой вершине один из крупнейших храмов Диониса.

Об этом храме с удивительным постоянством писали древнегреческие, а затем и древнеримские исследователи.

«Только эти из фракийцев, — писал Геродот в своей «Истории», — сохранили свою свободу, потому что живут в высоких горах... и отличает их храбрость. У них имеется оракул Диониса, который находится на. самой высокой горе...» В этом святилище, пишет далее историк, есть прорицательница, «которая дает ответь», как в Дельфах». Биографы Александра Македонского оставили сведения, что в 335 году до новой эры Александр во время своего похода против фракийского племени трибаллов, специально изменив маршрут похода, посетил некий храм во фракийских горах, чтобы услышать предсказание о судьбе своего похода... Светоний в «Жизнеописании цезарей» пишет, что император Октавий, будучи во Фракии (в 60—59 годах до новой эры), поднялся на некую священную гору, где и спрашивал оракула о своей судьбе. И во время ритуала жертвенное пламя поднялось ровно и высоко. «Знамение было подобно тому, какое получил сам Александр Великий, когда приносил жертвы на этот святой алтарь», — заканчивает Светоний.