Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1973 год

Много лет назад Николай Константинович Рерих писал: «Урусвати — Гималайский институт научных исследований — начался в 1928 году под самыми хорошими знаками».

Может быть, действительно эти знаки были хорошими? И может быть, наступит время, когда откроют ящики с коллекциями и шкафы с книгами, расставят по своим местам беспорядочно сложенное лабораторное оборудование, и ныне пустые комнаты наполнятся звуками шагов и голосами. А в институте, основанном большими русскими учеными Рерихами, начнут работать те, для кого, собственно, все и создавалось, — советские ученые...

* * *

Я уезжала из долины Кулу ранним утром. Розовели снежные вершины Гималаев. По шоссе тек нескончаемый поток овечьих стад и мешал нашему автобусу. Пастухи-гадди старались удержать овец в русле шоссе. Женщины с коническими корзинами за спинами шли по обочине дороги. Над сланцевыми крышами домов стояли синие дымки. И снова передо мной разворачивалась многокрасочная кинолента долины, такой древней и в то же время в чем-то современной. Сожаление, что я всего этого больше не увижу, болезненно отозвалось где-то внутри. Но это состояние продолжалось какое-то короткое мгновение. На смену ему пришло что-то новое, и имя этому — надежда.

Л. Шапошникова, кандидат исторических наук, лауреат премии им. Дж. Неру Фото автора

I

В тишине, стоявшей вокруг, он слышал лишь биение своего сердца. Широко раскрытыми глазами вглядывался в темноту. Непроницаемая, грозная, она словно повисла над головой, теснила со всех сторон. Проснувшись, он не отваживался вытянуть руку, шевельнуться в спальном мешке. Он прислушивался. И в который уже раз он вновь осознал страшную истину: в радиусе по меньшей мере двухсот километров — ни одной живой души.

При первых же порывах ураганного ветра страх прошел, прошло напряжение, зато вернулась колющая боль в ноге. Он медленно высунул руку из спального мешка, ощупью достал спички.

Желтоватое пламя свечи неуверенно мелькнуло, прежде чем разжечь миллионы искорок в кристалликах инея. Стены и потолок каморки были сплошь покрыты им. Все кругом обледенело. Лед был хозяином каморки — толстым слоем покрыл ящики, стол, посуду, плотным налетом осел на одежде, висевшей на колышке.

Серебристая пыль ссыпалась, хрустя, со спального мешка, из которого медленно, с трудом напрягая мышцы, выбирался человек. Он размотал бинт, страшась того, что ему суждено увидеть Вместе с марлей оторвался и ноготь. С другого пальца ноги сочился гной. Лишь бы не началась гангрена!

Вряд ли он сможет еще когда-нибудь нормально ходить. Если его даже найдут и отвезут на базу, любой хирург, не колеблясь, ампутирует ему стопу. Он придвинул к себе баночку с мазью из рыбьего жира, обильно смазал ею пальцы и обмотал куском полотна. Тоскливо глядел на исхудалые, ставшие теперь совсем тощими ноги. Стальные мышцы, которыми он некогда гордился, мышцы лыжника и альпиниста, за четыре месяца исчезли без следа.

Пронизывающий холод вернул его к действительности. Он осторожно натянул на больную ногу меховой чулок, на другую — лыжный ботинок и, прихрамывая, прошел несколько шагов до стоявших у стены ящиков.

В который уже раз в течение этих нескольких страшных недель он проверял свои запасы! Все еще не терял надежды, что, быть может, приглядел кое-что и обнаружит вдруг хотя бы одну банку мясных консервов. Но, увы, ничего не нашел. Тяжело вздохнув, осторожно влил в примус последние пол-литра керосина.

С сожалением глядел, как медленно, бесконечно медленно и нехотя таяли, превращаясь в воду, льдинки и иней, соскребенные со стены. Не ожидая, пока вода закипит, он бросил в нее горсть овсяных хлопьев, помешал, добавил кусок маргарина, быстро, как скряга, погасил примус, а затем и свечу. Жадно стал глотать в темноте чуть теплую, недоваренную кашицу, закусывая ее кусочками пеммикана (Пеммикан — пищевой продукт, представляющий собою твердую пасту из высушенного на солнце и измельченного в порошок мяса оленя или бизона, смешанного с растопленным жиром и соком кислых ягод. С XIX века пеммикан из оленьего, бычьего и другого мяса и жира (без сока ягод) стал широко применяться в экспедициях и путешествиях. — Здесь и далее прим. авторов.) и сухарем. Эта единственная за весь день теплая пища не утоляла голода, однако ничего больше он не мог себе позволить. Прежде чем вновь забраться в затвердевший от мороза спальный мешок, он вновь зажег свечу и записал в блокнот:

«...20 апреля 1931. У меня осталась только одна свеча. Керосин кончается. Левая стопа распухла, гноится. Неделю назад выкурил последнюю трубку. Сегодня минуло пять месяцев, как я покинул базу, четыре с тех пор, как я остался один. Три недели назад снег завалил все выходы. Сделал меня пленником... Напрасно пытался пробраться через слой толщиной в несколько метров. У меня не хватает сил. Один не выберусь из этой западни».

Последние несколько фраз он написал второпях, чтобы сэкономить свет. Писал, сознавая, что делает это не для себя, а для тех, кто, быть может, прибудет сюда с помощью. Но, по-видимому, слишком поздно!

«...Не могу примириться с мыслью, что я погребен заживо. Все во мне восстает против этого...» — дописал он наконец.

С горечью вспоминал он момент, когда Уоткинс ему сказал: «Беру тебя в Арктику, поедешь с нами». Каким счастливым он почувствовал себя тогда. После долгой ночной беседы Джино Уоткинс рьяный полярник, решил включить его в свою экспедицию, поставившую себе смелую цель: основать постоянную метеорологическую станцию в самом сердце материковых льдов Гренландии.

— Нашу экспедицию финансируют авиационные компании, ее результатов ожидают гляциологи всего мира. Нас, молодых ученых, упрекают в том, что у нас нет идеалов. Мы отвечаем им действиями, — сказал тогда Уоткинс.

Их было четырнадцать — молодых, здоровых, натренированных, исполненных страстным желанием совершить что-нибудь необыкновенное.

Накануне их отплытия из Лондона вся английская пресса с беспокойством отмечала, что средний возраст участников гренландской экспедиции не достигал и двадцати пяти лет, а ее организатору и руководителю, студенту-геофизику, было всего двадцать три.

— Увидеть, что происходит во мраке ночи на этих проклятых богом и людьми пустынных просторах! Бросить на алтарь науки плоды ежедневных, регулярных, непрерывных наблюдений и измерений. Этого до сих пор не совершал еще никто. Вот задача, достойная человека. Наша задача! — захлебывался отвагой Уоткинс.

Каждый из них мог похвастать недюжинной спортивной, альпинистской, а некоторые даже полярной закалкой. Огастин Курто — коллеги его звали Ог — одолел несколько нелегких вершин в горах Канадской Арктики и там постиг трудное, но ценнейшее в каждой арктической экспедиции искусство управлять собачьей упряжкой.