Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1984 год

Сюркум — мыс туманов

Мы с Евгением ничего не понимаем, ломаем голову, теряемся в догадках, отчего так рушатся наши планы. Кончается девятый день плавания, а среднесуточный пробег никак не выходит за пределы полусотни километров. Пройдена лишь четверть пути до Владивостока, а ведь впереди нас ожидает как минимум два среднестатистических тайфуна с неминуемой потерей двух-трех дней. Ночное, вернее, круглосуточное плавание никак не получается...

Мы усиленно гребем до полной темноты, используя прибрежные отмели, проходы между рифами, и, невзирая на противные ветры, упорно продвигаемся вперед. Ночью же идти у самого берега среди кекуров и отмелей, когда в отлив оголяются подводные камни, да еще в тумане, просто опасно, и мы уходим мористее, прочь от неумолчного грохота прибоя, и сражаемся со встречной волной, едва продвигаясь вперед. Татарский пролив в этом месте — это как бы узкое ущелье длиной миль двести и шириной около шестидесяти, протянувшееся между гористыми берегами материка и Сахалина. Южный встречный ветер, несущийся словно в гигантской трубе, задерживал наше продвижение, и мы понимали: только после Советской Гавани, когда пролив начнет расширяться, нас может утешить штиль или даже попутный ветер. И все это означает одно: надо спешить. Поэтому мы странно себя чувствовали, когда нас спрашивали потом об отдыхе на берегу. Если нет глубокого устья реки или закрытой бухты, высадка в прибойной зоне вообще невозможна. В лучшем случае, на берег с кормы высаживался я один. В темноте искал плавник для костра, варил чай, реже суп (всего пять раз за весь поход). Евгений же становился на якорь за пределами прибойной полосы и, готовясь к ночной работе, отдыхал. Потом он подходил к берегу кормой, мы грузились и, находясь в дрейфе подальше от берега, ужинали, а потом гребли до тех пор, пока нас или заливало на волне, или мы выбивались из сил. Где-нибудь под прикрытием мыса или гряды рифов ставили лодку на якорь. Развернувшись носом к волне, лодка плавно раскачивалась на зыби, и мы в полусне дожидались рассвета. Зато днем, гребя поочередно, мы как-то набирались сил и к вечеру снова строили грандиозные планы безостановочного плавания и с надеждой ждали лунных ночей...

Длинным языком мыс Сюркум врезается в пролив. Ветер, почти достигший силы шторма, проносится где-то над нами, но под прикрытием берега мы быстро продвигаемся вперед.

— Что же будет за мысом? Не тайфун ли это?

— Признак тайфуна в этом районе,— отвечаю я Смургису,— это усиление ветра северных румбов, поскольку сама тайфунная депрессия появляется где-то далеко на юге.

Но от этих умозаключений не легче. Белая пашня штормового моря все ближе. По дороге, ведущей к закрытому туманом маяку, ползет трактор. Мы обреченно приближаемся к мысу — нельзя отступить, надо самим убедиться, что обогнуть мыс невозможно. Но через полчаса лодка удаляется от бурунов на оконечности. Не сдерживаемая отмелями волна вырастает и начинает угрожать нам. Терпеливо принимаюсь отливать воду, придерживаясь рукой за планширь. Считаю, что капитану самому следует принимать решение отступить. Но как прекрасно ведет себя лодка! Думал ли ее создатель где-то на севере Пермской области, что выдержит она натиск двух-трехметровых волн! Выбрав момент, Евгений поворачивает все-таки на обратный курс. В укрытой среди скал бухточке Евгений высаживает меня, и я поднимаюсь по крутой тропе к маяку, удерживаясь за протянутый рядом капроновый трос. На маяке Сюркум, основанном в 1934 году, обширное хозяйство. Три семьи обеспечивают работу мощной светосигнальной установки с дальностью видимости 20 миль, радиомаяка, звуковых туманных излучателей. Техник маяка Надежда Григорьевна Карпова провожает меня к обрыву, где стоит навес с колоколом — здешней достопримечательностью. Внизу беснуются волны, здесь в антеннах радиомаяка свистит ветер, и натужно, на низких нотах колокол тихо гудит от его порывов. Я фотографирую бронзового великана, читаю старинную вязь: «Вылит сей колокол в Москве в заводе П. Н. Финляндского. Вес 58 пудов 32 фунта».

— Колоколу больше ста лет,— поясняет Надежда Григорьевна. Я трогаю массивный язык за привод, ведущий в небольшое укрытие под навесом, и слушаю рассказ о маячном житье-бытье, о ветрах и туманах, о визитах медведей и о море, вечно и неумолкаемо кипящем у скал, о басовитом реве колокола — почти тысячекилограммовой глыбе металла...

Уже в темноте мы ставим лодку на подветренном берегу с расчетом оказаться в отлив на галечной отмели. Знакомимся с Геннадием Сальтевским — он с участка связи.

— Так вы из Звенигорода? — удивляется Геннадий.— А у нас земляк ваш работает. Вот сюрприз для него будет...

Вопреки обыкновению ветер не стихал всю ночь и к полудню, когда мы делаем новую попытку выйти за мыс, даже усиливается.

Наверху в домике связистов знакомимся с Василием Солдатенковым. Высокий, стройный, совсем как юноша,

Василий вспоминает свой недавний отпуск, Подмосковье, жену, маленькую дочь и не может прийти в себя от необычной встречи.

— Надо же,— не устает повторять он,— живем рядом, а встретились на самом краешке нашей земли...

Впервые за весь поход мы отдыхаем на берегу под надежной крышей, а на рассвете звон будильника возвращает нас к морю. Густой туман, совсем окутавший Сюркум, сулит ослабление ветра. Часа через четыре маяк напоминает о себе лишь гортанным голосом наутофона, подающего туманные сигналы. Лодку трясет при каждой встрече с волной, но вдруг клубы дождевых туч рассекает молния и на нас выливается такой поток, что теперь приходится отливать за борт совсем пресную воду. Несколько часов, в сплошном грохоте грозы лодка упрямо идет вперед, и вскоре мы обнаруживаем, что волны исчезают. Когда надоевший полуостров наконец кончается и мы подворачиваем к югу, ощущаем легкое дуновение попутного ветра...

После короткого знакомства с обширной Советской Гаванью и городом все как будто сразу изменилось, и мы ощутили теплое дыхание Японского моря. В сумерках среди редких туч показалась долгожданная и уже довольно яркая луна. В темноте высадились на берег. Быстро вскипятили воду, заполнили чаем термосы и банки и начали ночное плавание. Берег, обрывистый и угрюмый, подсвеченный луной, тянулся на почтительном расстоянии. Когда скрылось за горизонтом ночное светило, мы различали берег при свете звезд, а по шуму прибоя догадывались, что там могло ожидать нас в случае аварийной высадки: галечный пляж или отвесные скалы. Только к вечеру нового дня семибалльный юго-восточный ветер загнал нас на отстой в реку Тахтинку, приустьевый бар которой нам удалось преодолеть без особых помех. Впервые за сутки мы прошли более ста километров...