Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1984 год

— В городе не так вольно,— сказал Кирилл и увлек меня за собой вниз по склону к чешме.— Зимой здесь немного скучно. Но тогда можно прокатиться в Софию, а потом с удовольствием вернуться домой...

Источник стоял посреди бесцветного неба, и в это знойное утро казался задумчивым, как напоминание о временах фракийцев и римлян на этой придунайской земле. Сквозь побелевшие, иссохшиеся камни известняка пробивалась трава, журча, текла и лилась на уступ прохладная чистая вода.

Постояли. Освежили лица, напились.

Уезжали от Мариновых после завтрака. Иорданка поехала с нами в Оряхово, чтобы там пересадить нас на тот самый шикарный экспресс, о котором она говорила вчера за столом. В немноголюдном автобусе пассажиры обрадовались Иорданке, поздоровались с уважением, но, как только автобус тронулся, обратили свое внимание к человеку, сидящему тихо и в стороне от остальных, за кабиной водителя. Немолодой мужчина в белой рубашке навыпуск, с обветренным, загорелым лицом держал на коленях футляр с музыкальным инструментом и напряженно улыбался. Со всех сторон в его адрес неслись реплики, явно подзадоривающие его, а он смущался, прятал глаза.

— О чем они? — спросил я тихо у Генриетты.

— Скоро Девятое сентября, День Свободы, человек едет на репетицию оркестра, а они...

Она не договорила, потому как вдруг люди притихли в ожидании: музыкант открыл футляр, извлек из него гобой и, оглядев всех присутствующих, облизнул губы и приник к инструменту. Узловатые пальцы его крупных рук легли на сверкающие никелем клапаны, и мы услышали распевное: до-ре-ми-фасоль-ля-си-до. Вроде бы настроив свое дыхание, он снова обвел всех глазами и начал выводить какую-то мелодию. Пассажиры, послушав секунду-другую, узнали ее и подхватили. Сначала робко, смущенно глядя друг на друга, потом смелее, но только было люди распелись, как, почувствовав разлад с инструментом, остановились в удивлении. А музыкант не спускал с них озорного взгляда и уже предлагал другую песню. Пассажиры снова запели... Так деревенский музыкант все играл и играл аж до самого Оряхова. Из одной мелодии выводил другую, третью... Импровизировал на гобое для своих односельчан.

Надир Сафиев

София — Оряхово — Москва

«Птицы» цвета хаки

Я не мог оторвать глаз от мыса Стеурен. У его отвесных, чуть притушенных зеленью утесов, казалось, кружили несметные полчища комаров. И только в морской бинокль я увидел, что это не комары, а крупные птицы. Волны наваливались на подножие скал и, отпрянув, оставляли за собой множество белопенных водопадов, чтобы через мгновение снова поглотить их своими могучими валами. Сонмища пернатых — белых, серых, бежевых,— рассевшись на недоступных морю скальных выступах, лениво наблюдали за воздушным парадом своих братьев и сестер.

— Птичий базар,— пригубив кофе, с улыбкой бросил в мою сторону щеголеватый норвежский лоцман и тотчас, строго сверкнув в полуобороте надраенными королевскими коронами на погонах, что-то негромко скомандовал штурману. На мостике воцарилось напряженное, чуть торжественное спокойствие, как и всегда перед прибытием лайнера на стоянку.

Мыслями я уже был там, на скалистых берегах Северной Норвегии, готовясь рассказать обо всем, что увижу, Василию Федоровичу Чибисову, участнику Петсамо-Киркенесской операции. Он просил об этом, узнав, что вскоре я окажусь здесь. Ему, сорок лет назад освобождавшему норвежский городок Киркенес, что неподалеку от нашей границы, было интересно услышать, как выглядит теперь Северная Норвегия, каковы ее обитатели, помнят ли они о жарких сражениях осени 1944 года...

Кондиционированный воздух на закрытом мостике мешал в полной мере ощутить разлитую вокруг судна серебристо-синюю прохладу высоких широт, и я приоткрыл дверь на палубу. Но, не сделав и шага, тотчас захлопнул ее. Вдоль борта, на расстоянии, едва превышавшем ширину судна, с оглушающим ревом пронеслось несколько реактивных военных самолетов цвета хаки. На мгновение заложило уши. Когда рев растаял вдали, наш штурман заметил:

— Это уже другие «птички». Как видно, даже пассажирский лайнер внушает им подозрение, потому что плавает под красным флагом.

Норвежский лоцман больше не улыбался.

Вскоре наш «Максим Горький» уже стоял на якоре у мыса Нордкап.

Ночное солнце

Со стороны моря Нордкап — это величественная отвесная скала, вздымающаяся на триста метров. Поверхность ее плоска, как танцплощадка для великанов. Это каменное плато лежит на широте 71° 10" и обязано своим названием английскому мореплавателю Ричарду Ченслеру, побывавшему тут в 1553 году.

Самая северная точка континентальной Европы, «танцплощадка» Нордкапа, наиболее удобна для наблюдений за «ночным солнцем», которое неутомимо кружит над горизонтом с 14 мая по 30 июня, а с 19 ноября по 25 января не удостаивает мыс ни единым лучом.

Мыс объявлен заповедным, и за порядком здесь ревностно следит инициативная группа «В защиту Нордкапа».

От Нордкапа рукой подать до самого северного в мире, как считают норвежцы, рыбачьего поселка на острове Скарсвог. Деревянная, ослизлая, насквозь пропахшая рыбой пристань, лавчонки, где торгуют саами, скромные домики у подножия скал, церквушка, несколько десятков могил да земляное, без единой травинки, футбольное поле — вот и весь Скарсвог.

Живут тут всего 250 человек, в основном рыбаки, но местные энтузиасты составили две футбольные команды. И я видел, с каким, вовсе не северным, азартом гоняли они мяч по каменистому стадиону.

Наступал вечер, хотя солнце светило вовсю. Лавочки закрывались. Девушка лет семнадцати, сине-красный «этнографический» наряд которой доказывал ее принадлежность к народу саами, упаковывала непроданный товар: лисьи и оленьи шкуры, поделки из меха и — троллей. Не тех, выполненных из тонированного пластика страшилищ с дьявольски горящими глазами, которыми наводнены магазины южных и центральных районов Норвегии, а других, чисто саамских троллей. Их делают из обрезков меха и кусочков дерева. У саамского тролля нет туловища, а есть только голова с длинными висячими ушами, вместо глаз — колечки из спилов древесных веток, а вместо носа — обыкновенный сучок. Я попросил девушку продать мне одного тролля и, пока она отсчитывала сдачу, разглядывал ее наряд. И тут я заметил черно-белый значок с силуэтом птицы, на лапках которой разглядел какую-то местную, сугубо северную обувку. По окружности значка шла надпись: «Марш мира — 1983 — Эйдсволл-Тронхейм». Девушка, выходит, одна из тысяч молодых участников норвежского антивоенного движения, подумал я. И не ошибся. Когда я стал расспрашивать ее, она протянула мне небольшой плакат, призывавший норвежцев выступить против использования аэродромов страны самолетами с американских авианосцев.