Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1970 год

Лицам «низкого звания» сначала вообще не дозволялось иметь часы. Потом запрет ослаб, однако по-прежнему запрещалось носить часы из золота, с драгоценными камнями. Еще в 80-х годах XVIII века мастер Межеван был оштрафован цеховым советом на сто флоринов «за использование золота для отделки часов, заказанных неким купцом».

В 1793 году швейцарские часовщики — потомки французских эмигрантов стали массой возвращаться во Францию, а точнее, в Безансон. Тому причин было немало. Во-первых, высокий налог на хлеб и вино, установленный в Швейцарии. Во-вторых, революционное французское правительство обещало создать льготы умельцам отечественного часового ремесла. Швейцарский мастер Лоран, высланный во Францию за вольнодумство, убедил переселиться с ним в Безансон 80 других квалифицированных часовщиков. И хотя многие швейцарцы не прижились во Франции и вернулись домой, «возвращенцы» основали во Франции часовую мастерскую. Довольно скоро, однако, между правительством и Лораном пробежала черная кошка. Дело в том, что правительство решило открыть «фабрику для производства часов», Лоран всячески препятствовал этому, ибо квалифицированные швейцарцы привыкли делать все сами, храня при себе свои секреты. Фабрика же лишала их главного преимущества. Лорана отстранили от должности, мастерская, так и не переросшая в мануфактуру, закончила свое существование.

Поточное производство родилось вместе с первой фабрикой, которая была основана в 1801 году. Здесь изготовляли детали для часов; часовщики покупали эти детали и собирали из них часы на вкус заказчиков. Естественно, что такие часы были доступнее, чем уникумы, изготовленные Лораном.

К середине прошлого века часы, наконец, стали входить в обиход горожан, причем прежде всего как прибор для измерения времени. Уходят в прошлое старинные часы с их эмалированными, серебряными и золотыми циферблатами, с корпусами, покрытыми эмалевыми рисунками нежнейших цветов, с ажурными гравированными цифрами, с фигурными стрелками из золоченой бронзы и серебра. Часы, каждые из которых имели собственное лицо, а иногда даже и имя.

Наступало время простоты, рационализма и освобождения от ненужных деталей, удорожающих производство и мешающих массовому сбыту. Кустарей-ремесленников, художников, влюбленных в свое дело, сменили рабочие, умеющие выполнять лишь одну-единственную операцию сборки или изготовления деталей. Операцию, в конечном счете ненамного более сложную, чем движение безвестного гения, воткнувшего некогда в землю копье.

Элиан Мэнго

Перевел с французского Р. Коган-Шелестян

Вошел в лес, как в море, — и канул. Вокруг чаща непотревоженная, фиолетовый сумрак под шатрами елея, звенящие на ветру сосны, дубы необхватные, ни следа, ни тропинки. Частый посвист птичьего крыла, блеснет над корневищем звериный глаз, мелькнет в ветвях узорный рог оленя — сорван с плеча самопал, и гулкое эхо будоражит тишину. А потом опять все тихо, тихо, и снова как ни в чем не бывало бьется в чаще горячий пульс жизни, как бился он за миллионы лет до человека.

Так было в Европе.

Расчерченная автострадами, вспаханная плугом, глядящая огнями заводов земля кольцом охватила лес, врезалась в его глубины просеками, перебросила через него канаты электролиний. И по изреженному, исхоженному лесу бредет человек с точным, прицельно бьющим современным ружьем, но в глухой тени уже не шевельнет крылом боровая птица, не вскинет голову олень, а след вепря простыл уже столетие назад.

Таково распространенное представление о сегодняшнем положении дел в густонаселенных районах.

Многое, однако, оказалось не совсем так, а иначе — сложней, увлекательней, когда в кают-компании «Вокруг света» мы услышали рассказ видного советского биолога-охотоведа профессора Андрея Григорьевича Банникова.

Знаете, где сейчас в Европе больше всего дичи? — спросил Андрей Григорьевич. И сам же ответил: — В таких высокоразвитых странах, как Дания, Чехословакия, Англия!

— Но ведь там интенсивное сельское хозяйство, там плотность населения — свыше ста человек на квадратный километр...

— А тем не менее на единицу площади там дичи больше всего. И, может быть, это покажется странным, тут нет ничего удивительного. Когда-то почти во всей Европе — об этом времени уже забыли — взаимоотношения между людьми и дикими, животными строились просто. Звери были сами по себе, человек со своим хозяйством сам по себе, охотники охотились, крестьяне оберегали стада от волков, тем все и кончалось. Ну и завершилось это в конце концов истреблением. Исчезли кабаны, стал большой редкостью благородный олень; где-то, кажется в Англии, лет сто назад поставили памятник последнему волку; в индустриальных странах девятнадцатый век, казалось бы, подвел черту под тем, что некогда было главой истории человечества — охотой. А сейчас происходят любопытнейшие вещи. В Шотландии, например, земледельцы нередко сами превращают свои поля в заросли кустарников, отдают угодья дикой природе, чтобы там селились и размножались вольные животные, птицы...

— Но не из-за любви же к природе они так поступают?

— Конечно. Побуждает их так поступать голая экономика. Мясо диких зверей и птиц содержит многие важные для человека аминокислоты и витамины, которых в мясе домашних животных не хватает. Поэтому ценится оно дороже. Поэтому в некоторых районах ряда стран оказалось выгодней создавать условия для процветания диких зверей и птиц, чем разводить скот. Человеку нужны, необходимы звери и птицы даже в самом прямом, утилитарном смысле. Известно, что в нашей стране доход от диких копытных и пернатых выше, чем от пушных. И это не потому, что мы мало заготавливаем пушнины, мы ее заготавливаем много, соболя, например, мы берем как в самые лучшие времена минувших столетий. Но мясной дичи мы заготавливаем еще больше, и резервы ее очень велики. Огромны они и в других странах. Скажем, в Польше «проблема зайца» выглядит таким образом: там в среднем на каждые сто гектаров приходится по двадцати пяти зайцев. А цена на мировом рынке пары зайцев — восемнадцать долларов (между прочим, тонна угля стоит значительно дешевле). Вот и считайте выгоду. С помощью биологии и математики польские ученые разрабатывают сейчас оптимальную структуру популяции (населения) зайцев и за счет этого собираются удесятерить эту свою статью доходов. Я нарочно нажимаю сейчас на меркантильную сторону дела, потому что представления многих об охоте и охотничьих хозяйствах строятся на чистых эмоциях.

— Скажите, а польские крестьяне, как они относятся к зайцам?

— Хорошо относятся. Я понимаю, что вы имеете в виду. Существует представление о якобы неустранимом антагонизме между дикой фауной и культурным сельским хозяйством, животноводством. Не существует такого антагонизма! При правильном научно обоснованном ведении хозяйства вообще никакого антагонизма быть не может. Наоборот. Вот серая куропатка. Там, где она есть, там, где ее много, там полям не нужны никакие химические меры защиты против насекомых-вредителей. Потому что серая куропатка защищает от них поля лучше всяких пестицидов. Там, где есть дичь, урожай всегда выше — что может быть лучше? Поэтому дикие звери и птицы снова приходят к нам, верней, мы их сами приводим к порогу своего дома. Я уж не говорю о том, что без них наша духовная жизнь гораздо беднее и суше, это обстоятельство важнейшее, но тут доказательства, думаю, излишни. Сейчас об этом много, умно и проникновенно пишут.