Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1970 год

3

Сегодняшней ночью опять предстоят боевые вылеты. Где-то скопились танки противника, где-то концентрируется пехота врага, и полку поставлена задача нанести по ним удар. Недавно село за горизонт солнце, в небе разлит лимонно-желтый свет луны, и поэтому кажется, что еще не окончился день. Почему-то болят глаза, будто в них насыпан песок. Так уже было. Под Сталинградом, когда не было времени выспаться. Та же резь в глазах, то же ощущение песка... И вроде стало темнее. Я смотрю на луну. Нет, небо не подернулось облаками. Значит, испарения с земли начинают сгущаться, и образуется дымка.

— Как находишь видимость? — спрашиваю Ивана Шамаева; сегодня он идет со мной на задание.

— Отличная! И луна в полную морду! Как днем.

М-м-да!.. Откуда взялась эта дымка перед глазами? Наверно, надо отоспаться.

— А сам ты что, не видишь? — спрашивает Иван.

— Вижу, но... при полной луне, если появятся перистые облака... Будем заметны на фоне облаков.

...Туман. Туман перед глазами. Самолет нацелен носом в туманное небо. Почему в туманное? Луна... Наверное, в ее свете растворились огни старта?

— Иван, как видимость?

— Далась тебе сегодня эта видимость! Лучше не бывает!

— Не нравится мне эта дымка... Как бы в туман не перешла.

— Какая дымка? Протри глаза. Что-то не узнаю тебя сегодня.

— Я сам себя не узнаю...

— Дрожь в коленях?

— Поди ты...

— Смотри, Бекишев зеленым фонарем, наверно, уже десятый раз машет! Взлетай!

Я даю полный газ.

А все-таки дымка сгущается. Она мягко смазала линию горизонта и начинает растворять очертания плывущих внизу ориентиров. Что-то уж очень быстро сгущается дымка.

Ослеп?! Стоп!.. Погоди, погоди. Главное — не волнуйся.

Я снимаю перчатку и опять — в который раз! — осторожно протираю глаза. Нет, видимость от этого не улучшается. Пожалуй, наоборот. Туман... Туман обволакивает самолет.

Что ж, надо переходить на пилотирование только по приборам.

Я включаю кабинный свет. Так вроде лучше.

— Зачем иллюминацию включил? — интересуется Иван.

— Тренируюсь в пилотировании по приборам.

— Цирк! Нашел время... Скоро к линии фронта подойдем. А там всего десяток минут до цели. Кончай тренировки!

Я отрываю взгляд от приборов и осматриваюсь. Туман из серо-голубого превратился в багровый. Сгущается, темнеет... Переношу взгляд в кабину. Туман пробрался и сюда.

— Иван, сколько до линии фронта?

Только бы не выдал голос. Совсем пересохло горло.

— Минут десять, пятнадцать.

— Как пройдем, скажешь.

— Сам увидишь. Смотри, смотри! Вон какой фейерверк! Наверное, наши подходят к цели! Да выключай, наконец, свет!

— Я хочу выйти на цель «вслепую».

— Цирк! — Иван сердится. А туман все гуще. Уже заволакивает приборы... Сколько я еще буду их видеть? Успеть бы пройти линию фронта и освободиться от бомб... Что делать? Сказать Ивану? Сказать прямо: «Я ослеп!» А потом? Нет! Сначала освободиться от бомб. Оставить самолет?! Нельзя! Он может упасть на людей. На наших людей!.. Что же делать, что делать?!.

Липкие струйки пота стекают по лицу. Я слизываю их языком. Рубашка прилипла к телу. Страшно хочется пить. Я уже не различаю стрелки приборов. Лишь багровые круги...

— Иван, возьми управление, потренируйся в пилотировании.

— Откуда у тебя сегодня такие фантазии? — слышу недовольный голос штурмана.

— Ваня, ты должен уметь летать... Вдруг что-то случилось со мной и тебе надо довести самолет. Бери управление!

Я демонстративно поднимаю руки на борт кабины.

— Костя, ты знаешь последний приказ — штурманам запретили лезть не в свое дело!

— Лейтенант Шамаев! Приказываю взять управление!

Я не могу сдержать крик. В этом крике все — и желание спасти самолет, и боязнь за тех, в кого он может врезаться неуправляемый, и за наши с Иваном жизни. Я ослеп... Я уже не вижу ничего. И об этом я не могу сказать товарищу. Он может испугаться, его могут подвести нервы. Пусть лучше он сердится на меня, на мое «самодурство», но как-то приведет самолет на аэродром. А там... Но до аэродрома еще надо долететь.

— Лейтенант Шамаев, доложите, где линия фронта!

— Минуты две назад прошли, — недовольно отвечает Шамаев.

— Сбрасывай бомбы, Иван.

— Ты что?! Не дойдя до цели?! Не буду.

— Приказываю сбросить бомбы, лейтенант Шамаев!

Иван молчит. Я не ощущаю обычного толчка в момент отделения бомб. Левой рукой ощупываю секторы управления двигателем. Так, второй снизу — сектор высотного корректора. Если его двинуть вперед... Двигатель начинает хлопать, стрелять, ему не хочется работать на явно обедненной смеси!

— Ваня, сбрасывай бомбы. Мотор барахлит...

Самолет чуть подпрыгивает вверх. Бомбы сброшены.

— Хорошо, Ваня. Теперь разворачивайся и бери курс на аэродром.

— Слушай, командир! Я уже устал от твоих тренировочек! По прямой вести еще куда ни шло, а вот развороты!.. Я не умею!

— Ты должен, Ваня...

Это входит в боевую подготовку. Командир убит, штурман обязан привести самолет на аэродром.

— Помнишь, был убит Обещенко, и Зотов привел и посадил самолет!

Я прислоняю голову к борту, пусть знает Иван, что мое лицо отвернуто от приборов, что я ничего не вижу. Я и так ничего не вижу.

— Не слышу доклада, Шамаев! Как высота, курс полета?

— Высота тысяча метров. Курс нормально.

— Хорошо. Докладывай через минуту!

— Чего докладывать — вон перед носом аэродром! Пожалуйста, бери управление и заходи на посадку!

— Лейтенант Шамаев! На посадку будете заходить вы!

— Но я... правда, я никогда не заходил на посадку!

— Ваня! Будем заходить вместе. Ты только докладывай все, а я подскажу, что делать. Убирай газ. Снижайся.

— Снижаюсь.

— Входи в круг, как обычно вхожу я. Левым разворотом. Иди параллельно старту.

— Так и делаю.

— Хорошо. Вижу, что так. Дай красную ракету.

— Но... это сигнал бедствия!

— Дай. Такое у нас тренировочное задание... Давай!

Что-то долго копошится в своей кабине Иван... Выстрел!

— Где проектируется крыло?

— Кончик подходит к «Т». Ого! Они нам весь старт зажгли!

— Хорошо. Где крыло?

— Отошли от «Т».

— На сколько?

— Примерно на ширину крыла.

— Начинай третий разворот!

— Выполнил.

— Высота?

— Триста метров.

— Снижайся до двухсот. Где проектируется «Т»?

— Градусов двадцать до посадочной линии огней. Ее отлично видно! Смотри, прожектор посадочный врубили! Как днем видно!

— Хорошо. Начинай четвертый разворот. Выходи на линию посадки!

— Вышел.

— Где проектируется нос самолета?

— Ниже «Т».

— Высота?!

— Сто пятьдесят.

— Чуть подтяни. Так. Где «Т»?

— На носу.

— Убирай газ. Не полностью. Пологое снижение. Еще по ложе!

Я закрыл лицо перчатками и сбросил на затылок очки, чтобы осколки стекла не врезались в глаза.