Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1970 год

Исконно мужские танцы: «Охота на песца», «Охота на каяке», — сменяются женскими: «Шитье», «Сбор зеленых кормов». Женщины не ставят ноги так широко, как мужчины, наоборот, ступни их ног составлены вместе, в движении только голова, руки, плечи, туловище, и так они ухитряются передать и глупую радость недавно народившегося олененка, и снисходительную материнскую нежность важенки.

Когда знаешь название танца, легко видеть в движениях танцора определенный смысл, угадывать сюжет.

Новое время — новые танцы. В репертуаре ансамбля — «Моторист», «Санитарка», «Фестивальный танец», «Космонавты»... В «Космонавтах», правда, внимательный глаз уловит отзвуки, и движения, и развитие другого, давно сочиненного танца о летчике — «Петренко делает посадку». Это любимый танец Гонома. Он высматривает путь впереди, широко разбрасывает руки, кричит, заходит, накренясь, и садится, поднимая лыжами тучу снега. Сам Петренко давно на пенсии и покинул север, но танец о нем остался. Сейчас здесь летает его ученик Комков, и иногда, в знак уважения и к его мастерству, танец исполняют в его честь: «Комков делает посадку».

Но главное, для чего я прихожу не только на концерт, но и на каждую репетицию, — это надежда, что Нутетегин исполнит свой танец Ворона. Это старый, говорят, сочиненный им еще в Наукане танец. Если Нутетегин — классик, то это — классика. Каждое движение танца давно отработано, отшлифовано до мелочей, и на обычной репетиции нет нужды повторять его, но иногда Нутетегин, задав мелодию хору, вдруг откладывает ярар — бубен и встает, натягивая варежки, — невысокий, сухой, ловкий старик с красивой белой головой. (Тут надо отдать должное фотографам — они любят снимать его без шапки, в кухлянке с откинутым капюшоном.)

Ворон был у эскимосов почитаемой птицей — есть и сказка, в которой говорится, как он выкрал у злых духов мяч, расклевал его оболочку и выпустил на волю солнце, месяц и звезды. Тогда-то он и опалил свои белые перья и стал черным. Нечто вроде эскимосского Прометея. Попадал Ворон и в смешные положения, и об этом тоже есть сказки. Как-то я спросил Нутетегина, почему он сочинил танец именно о Вороне. Он сказал, что когда-то жил в Наукане и часто наблюдал за повадками этой птицы. Но я все же думаю, что не так это просто: ведь не сочинил же он танец какого-нибудь баклана или утки, а уж, наверное, видел их тысячи раз и не хуже изобразил бы.

Да тут и не в правдоподобии дело, хотя все это есть, есть! Одно простое движение шеей, и вот он выглядывает из-за кочки, именно из-за кочки, смотрит осторожный Ворон, не грозит ли ему откуда опасность, вот выходит и, подпрыгнув, взлетает. Взгляд старика устремлен вверх, видно, что мощный спокойный поток воздуха стремится ему навстречу, но он не расставляет рук в стороны, как «самолет» — Гоном, а делает ими чуть заметные движения от груди, как бы разводя этот поток перед собою... Выше, выше. Ворон хрипло и торжествующе кричит — может быть, в этот момент он похищает солнце и звезды, но вот увидел что-то внизу, и взгляд становится сразу земным, хитрым. Резко изменяется наклон крыла. Ворон снижается, планирует, сел и... тут старик перегибается в поясе, заведя руки за спину, сложив их наподобие хвоста, идет вперевалку, клекоча горлом, сразу теряет все свое величие, вновь предстает неуклюжей, смешной в своей хитрости птицей...

Как-то я прихожу к старику, чтобы он сам разрешил мои сомнения. В доме у него на стенах развешаны почетные грамоты, дипломы и посвященный ему плакат «Ветеран народного творчества».

Я задаю свой старый вопрос:

— Нутетегин, зачем ты, да и все вы, когда танцуете, надеваете варежки?

— Вез варежек плохо. Неудобно руке, — говорит Нутетегин. Он недоуменно смотрит на свою руку и вертит ею в воздухе, как бы стараясь представить, как это оп будет танцевать без варежек. — В варежках красиво, — добавляет он, потом, подумав, идет и, порывшись в чемодане, достает и протягивает мне рукавицы.

— Жена делал.

Рукавицы действительно

очень красивые — отороченные светлым мехом нерпы и расшитые разноцветным бисером. Я возвращаю старику рукавицы, он надевает одну из них и сразу как-то приподнимается, хотя продолжает сидеть, и делает этой рукой всего одно привычное, движение, и этого достаточно, чтобы увидеть мне, как встает за его спиной хор и тонкий высокий голос начинает: «Я-а-а... Яа-а йа-а-йа...» Хор подхватывает.

Фото А. Сандлера

Борис Василевский