Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1970 год

Полвека назад, 2 октября 1920 года, Владимир Ильич Ленин на III Всероссийском съезде Российского Коммунистического Союза Молодежи произнес программную речь «Задачи союзов молодежи», в которой призвал молодежь учиться коммунизму и детально раскрыл, что это означает на практике. «Перед вами задача строительства, — говорил В. И. Ленин, — и вы ее можете решить, только овладев всем современным знанием, умея превратить коммунизм из готовых заученных формул, советов, рецептов, предписаний, программ в то живое, что объединяет вашу непосредственную работу, превратить коммунизм в руководство для вашей практической работы». И далее: «Мы должны всякий труд, как бы он ни был грязен и труден, построить так, чтобы каждый рабочий и крестьянин смотрел на себя так: я — часть великой армии свободного труда и сумею сам построить свою жизнь без помещиков и капиталистов, сумею установить коммунистический порядок. Надо, чтобы Коммунистический союз молодежи воспитывал всех с молодых лет в сознательном и дисциплинированном труде». Речь В. И. Ленина стала программой действия комсомола на многие десятилетия, она остается ею и по сей день. Следуя этой боевой программе, комсомол наметил на своем XVI съезде новые рубежи активного участия в коммунистическом строительстве, стал на почетную вахту ударной работы и отличной учебы в преддверии XXIV съезда КПСС. Полвека назад, обращаясь к делегатам III съезда РКСМ, В. И. Ленин говорил: «Перед вами стоит задача хозяйственного возрождения всей страны, реорганизация, восстановление и земледелия, и промышленности на современной технической основе, которая покоится на современной науке, технике, на электричестве». Лишь одна цифра — 100 крупнейших народнохозяйственных объектов являются сегодня Всесоюзными ударными комсомольскими стройками — дает наглядное представление о масштабах прямого ответа нынешнего поколения молодых на этот призыв вождя. Мы предлагаем читателям познакомиться с одной из крупнейших комсомольских строек Сибири. С теми, кто начинал эту стройку более десяти лет назад, и с теми, кто продолжает ее сегодня.

В пятьдесят восьмом году здесь не было многочисленных дорог, а была тропа из Невона вдоль Ангары — летник, а зимой через Ангару — санный путь в Карапчанку и дальше по реке, мимо Сизова острова в Бадарму, и ездили тут неспешные мужички в медвежьих дохах, накинутых на тулупы. Не было на этом пути поселка Усть-Илимск, только колхозное зимовье стояло возле ручья, а через несколько километров, у реки, еще одно зимовье — геологов.

Наша Ангарская экспедиция находилась в то время в Братске, где началась стройка, но и здесь десятка два изыскателей уже определяли место створа новой плотины. Никто не называл тогда это место Устьем Илима, потому что Илим впадает в Ангару километрах в сорока отсюда выше по течению. Правда, будущую ГЭС называли Усть-Илимской, но ведь и строить ее собирались сначала повыше Бадармы, а это как раз возле самого устья...

Мы бурили тогда в так называемом Бадарминском сужении. Ширина Ангары там всего триста метров, по, сплавляясь вниз по реке, совсем не ощущаешь скорости, только чувствуешь, как лодка оседает под тобой, движется толчками, словно со ступеньки на ступеньку, и видишь, как уносятся назад берега. Говорили гидрологи, что в том месте какой-то подводный порог.

Против нашей буровой возвышался Бык, молодая и крепкая скала, по-местному «камень», и это вернее — «камень», потому что про него невозможно было говорить: она скала. Почему — Бык, ни у кого из нас не вызывало сомнений, особенно если вспомнить силуэт на радиаторе МАЗа: те же очертания мощной вздыбленной спины, покрытой щетиной сосен. Правда, те, кто назвал этот камень, никогда не видели МАЗа, но зато они были охотники, уходили в тайгу по весне, когда сядет и затвердеет наст, как раз чтобы выдержать собаку и человека, но только не сохатого, и не однажды приходилось им видеть очертания его спины.

А пониже, наискось от Быка, был другой камень — Крест.

Геологи считали его старым и разрушенным, но внешне он казался еще крепким. У подножья его валялось множество камней, которые он растерял за свою долгую жизнь. Старик Николай из Бадармы, у которого я стоял на квартире, рассказывал, что когда-то вниз по реке плыл поп и уронил в воду крест как раз против этого камня. Может, поп волновался, что затащит его в «сосун» — есть такое место на реке неподалеку от Креста, где волны начинают катиться не как обычно, по течению, а напротив. Говорили, что дерево, попавшее в сосун, встает вдруг торчком и уходит под воду, всплывая на поверхность далеко внизу, но уже без коры и сучьев. Однажды, сидя на Кресте, я заметил бревно, которое, как показалось мне, плывет прямо в сосун. Я долго гнался за ним вдоль берега, пока не потерял из виду, и так и не проверил, встанет оно торчком или нет.

Но чему я верил безоговорочно, так это искренности рассказов Николая об охоте. Однажды, когда старик был еще молодым, он выстрелил в лешего. Дело было к вечеру. Николай вышел к своему зимовью, километрах в тридцати от деревни. Леший никак не давал ему вскипятить чай. Как только вода закипала, котелок опрокидывался в огонь. Николай три раза ходил к «ручею» и, когда котелок «опружился» в третий раз, он выстрелил в костер.

— Слышу, — рассказывал Николай, — «о-ой» простонал кто-то, и — тихо. Поужинал я, лег спать. Ночью вдруг топот, звон, входят. «Вставай, поедем». Ни слова, встаю. Смотрю, кони. Глаза мне завязали. Сколько ехали, не помню. Приехали, вводят в какую-то избушку. Развязали глаза, вяжу — люди, но лица смутные. В углу стонет кто-то завязанный. Я тотчас догадался. ОДИН говорит: «Рассказывай». Я рассказал. «Судите сами, — говорю, — человек с устатку, и такое баловство». Он к тому, строго так: «Правду говорит этот человек?» Тот признал: «Правду». Этот мне: «Ну, мы тебя прощаем, как ты сказал правду, а тому в другой раз закажем». Тем же манером завязали глаза и доставили обратно.

Может быть, злополучный леший искупал свою вину, только в ту весну Николаю была удача. На другой же день он убил рысь, которая повадилась лазить в пристройку и воровать мясо.

Я слышал тысячу подобных историй — и от старика, и от других охотников, но никто не рассказывал их так, как старик. Другие непременно прибавляли: «Я бы сам не поверил, если б не со мной было», или еще что-нибудь в том же роде. Старик же рассказывал с великолепным пренебрежением к тому, как отнесутся к его рассказам. Он никогда не обмолвился о степени их достоверности, он действительно мог выстрелить в лешего. В старости у него не осталось никого, он жил один и напоминал мне крест — старый, одинокий, но все равно еще крепкий...