Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1970 год

— Верно,— согласился Бальтасар.

Врач повернул голову:

— Хорошо, но ведь модели он тебе не дал? Не сказал, тебе ничего определенного — только чтобы это была большая клетка для иволг. Верно?

— Верно, — ответил Бальтасар.

— Тогда все просто, — сказал врач. — Одно дело — большая клетка для иволг, и совсем другое дело — эта клетка. Кто докажет, что это та самая клетка, которую тебе заказывали?

— Это она, — сказал Бальтасар, сбитый с толку. — Потому я ее и сделал.

Врач досадливо передернул плечами.

— Ты мог бы сделать и другую, — сказала Урсула, пристально глядя на Бальтасара, а потом повернулась к врачу: — Вам ведь не к спеху.

— Я обещал жене принести ее сегодня, — сказал врач.

— Мне очень жаль, доктор, — сказал Бальтасар, — но нельзя продать вещь, которая уже продана.

Врач пожал плечами. Вытирая потную шею платком, он молча уставился на клетку, не отрываясь, глядел в какую-то невидимую для других точку, как глядят на исчезающий вдали корабль.

— Сколько тебе за нее дали?

Бальтасар, не отвечая, отыскал взглядом Урсулу.

— Шестьдесят песо, — сказала она.

Врач все смотрел и смотрел на клетку.

— Очень хороша, — вздохнул он. — Удивительно хороша.

Затем он двинулся к двери, улыбающийся, энергично обмахиваясь платком, и воспоминание об этом эпизоде навсегда стерлось в его памяти.

— Монтьель очень богат, — сказал он, выходя из комнаты.

На самом деле Хосе Монтьель не был таким богачом, каким казался, но был готов на все, чтобы им стать. Всего через несколько улиц отсюда, в доме, доверху набитом всякой всячиной, где никогда даже не пахло тем, чего нельзя было бы продать, он сохранял полнейшее равнодушие к рассказам о новой клетке Бальтасара. Его супруга, терзаемая навязчивыми мыслями о смерти, закрыла после обеда все окна и двери и два часа неподвижно пролежала с открытыми глазами в полутьме комнаты, в то время как Хосе Монтьель сладко дремал. Его разбудил шум голосов. Тогда он открыл дверь и увидел толпу перед домом, и в толпе Бальтасара с клеткой, свежевыбритого и одетого во все белое, с тем уважительно-наивным выражением лица, которое бывает у бедняков, когда они приходят в дома богатых.

— Да это просто чудо какое-то! — с радостным изумлением воскликнула супруга Хосе Монтьеля, вводя Бальтасара в дом. — Ничего похожего я в жизни не видела.

И, возмущенная бесцеремонностью толпы, вливавшейся за Бальтасаром в дверь патио, добавила:

— Нет, лучше внесите внутрь, а то они превратят нам гостиную бог знает во что.

Бальтасар бывал и раньше в доме Хосе Монтьеля: несколько раз, зная его мастерство и любовь к своему делу, его приглашали туда для выполнения мелких столярных работ. Но ему всегда было не по себе среди богатых. Он часто думал о них, об их некрасивых и вздорных женах, об ужасающих болезнях и неслыханных хирургических операциях, и всегда он испытывал к ним чувство жалости. Когда он входил в их дома, ноги плохо слушались его, и каждый шаг стоил ему усилия.

— Пепе дома? — спросил Бальтасар, ставя клетку на стол.

— В школе еще, — ответила супруга Хосе Монтьеля, — но уже должен скоро прийти.

И добавила;

— Монтьель моется.

В действительности у Хосе Монтьеля не было времени помыться, и сейчас он торопливо обтирался спиртом с камфорой, чтобы выйти посмотреть, что происходит. Человек он был такой осторожный, что спал, не включая электрического вентилятора, так как тот помешал бы ему следить во сне за всеми шумами и шорохами дома.

— Аделаида! — крикнул он. — Что происходит?

— Иди посмотри, какая чудесная вещь! — закричала жена.

Хосе Монтьель, тучный, с волосатой грудью и накинутым на шею полотенцем, высунулся из окна спальни:

— Что это?

— Клетка для Пепе, — ответил Бальтасар.

Женщина посмотрела на него растерянно:

— Для кого?

— Для Пепе, — повторил Бальтасар.

А потом повернулся к Хосе Монтьелю:

— Пепе заказал мне ее.

Ничего не произошло, но Бальтасару показалось, будто перед ним открыли дверь бани. Хосе Монтьель вышел в кальсонах из спальни.

— Пепе! — закричал он.

— Он еще не пришел, — стоя неподвижно, сказала вполголоса жена.

В дверном проеме появился Пепе. Это был двенадцатилетний мальчик с теми же, что и у матери, загибающимися ресницами и с таким же, как у нее, выражением тихого страдания на лице.

— Иди сюда, — позвал его Хосе Монтьель. — Ты заказывал это?

Мальчик опустил голову. Схватив Пепе за волосы, Хосе Монтьель заставил мальчика посмотреть ему в глаза.

— Отвечай.

Мальчик молча кусал губы.

— Монтьель... — прошептала жена.

Хосе Монтьель разжал руку и, возбужденный, повернулся к Бальтасару.

— Жаль, что так получилось, Бальтасар, — сказал он. — Но прежде чем приступить к делу, надо было поговорить со мной. Только тебе могло прийти в голову договариваться о заказе с несовершеннолетним.

Пока он говорил, лицо его вновь обрело утраченное было выражение покоя. Даже не взглянув на клетку, он поднял ее со стола и отдал Бальтасару.

— Сейчас же унеси ее и постарайся продать кому сумеешь. И очень тебя прошу: не спорь со мной, — и, хлопнув Бальтасара по спине, объяснил: — Мне доктор не велит волноваться.

Мальчик стоял окаменев. Но вот Бальтасар с клеткой в руке растерянно посмотрел на него — и тогда он, издав горловой звук, похожий на хрип собаки, бросился на пол и зашелся криком.

Хосе Монтьель безучастно смотрел, как мать пытается успокоить Пепе.

— Не поднимай его, — сказал он. — Пусть разобьет себе голову об пол, а потом подбрось соли с лимоном, чтоб вкусней было беситься.

Мальчик визжал без слез, а мать держала его за руки.

— Оставь его, — снова сказал Монтьель.

Бальтасар смотрел на мальчика, как смотрел бы на заразного зверя в агонии. Было уже почти четыре. В этот час у него в доме Урсула, нарезая лук, поет старинную, старую-престарую песню.

— Пепе, — сказал Бальтасар.

Он шагнул к мальчику и, улыбаясь, протянул ему клетку. Мальчик вмиг оказался на ногах, обеими руками обхватил клетку, по высоте почти такую же, как он сам, и уставился сквозь металлическое плетенье на Бальтасара, не зная, что сказать. За все это время он не пролил ни единой слезы.

— Бальтасар, — мягко вмешался Хосе Монтьель, — я же сказал тебе: унеси клетку.

— Отдай ее сейчас же, — приказала женщина сыну

— Оставь ее себе, — сказал Бальтасар, а потом, уже обращаясь к Хосе Монтьелю, добавил: — Ведь в конце концов для этого я ее и сделал.

Хосе Монтьель шел за ним до самой гостиной.

— Не валяй дурака, Бальтасар, — настаивал он, загораживая ему дорогу. — Забирай свою штуковину и не делай глупостей. Все равно я не заплачу тебе ни сентаво.

— Неважно, — сказал Бальтасар. — Я ведь ее сделал в подарок Пепе. Я и не думал ничего за нее получить.