Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1971 год

Нима в этом месте остановился, чтобы зарядить табаком трубку. Голос улигершина был мягкий и тихий, и сам он был похож не на старика, а на розовощекого кроткого мальчика с серебряной головой. Гости забыли о еде и рюмках, слушали Ниму. Вампилов в возбуждении строчил карандашом в тетради, записывая рассказ Нимы.

— Но вдруг Тундуп узнаёт, — снова заговорил старик, — узнаёт, что не за «Гянджур», а совсем за другое его хотят покарать. Кто-то донес, что восемнадцать лет назад бурят из России обманул жрецов, выдав себя за тибетца, а теперь собрался бежать обратно в Россию. А обман у буддистов — тоже немалый грех! За это монаха, да еще чужеземца, ожидает смерть.

Однако сын Балги жить стремился. Он был молодой. И он сильный был, сильный и смелый, как настоящий батыр Гэсэр (Гэсэр — герой одноименной бурятской эпической поэмы.). Страх не мог замутить ум Тундупа. Дело Сонама осталось в тайне — это главное. Силы Тундупа удвоились. Ум его стал острый как нож. Он уже знал, что не позволит себя умертвить. Лам он решил сразить их же оружием. Явились ламы высоких рангов, чтобы видеть, как его зашьют в шкуру яка. И Тундуп сказал много слов, и эти слова были острее бритвы. Он говорил о грехе убивать. Свою речь он подтвердил словами древних, читая из мудрых книг наизусть целые главы. Вспомнил слова Цзонхавы (Цзонхава — основатель ламаизма в Тибете (1357—1415). Учредил сложную систему церковной иерархии, разработал устав для ламаистских монастырей, установил безбрачие для лам, разрешил ламам иметь собственность. В целях более эффективного воздействия на массы ввел пышную обрядность при богослужениях.), который сказал, что «буддист не может убить даже вошь, если эта вошь кусает тебя». И еще Тундуп говорил о достоинстве и высшем назначении человека. Ум лам от речей его стал как лодка, которую перевернуло кверху дном. А их черные замыслы стали тонуть. Ламы решили, что в Тундупа вселился «дух Будды». Они не стали его убивать, а доложили о нем далай-ламе. Человек-бурхан заинтересовался Тундупом и пригласил его для беседы во дворец Поталу (Дворец Поталу— резиденция далай-ламы в Лхасе.). Сначала Тундуп пал ниц у ног далай-ламы. Стрелы его слов были короткие, но острые, и они в самое сердце «ясноликого» залетали. Потом человек-бурхан и человек-батыр провели в неторопливой беседе весь день... В 1908 году Тундуп Балгоев вернулся на берега родного Чикоя. Его не только оставили в живых, но за его ученость и ум воздали почести и возвели в чин доромбы (Доромба — ученая степень духовного лица. Существует девять ученых степеней для лам. Высшая из них — лхрамба, следующая за ней — доромба.).

— А «Ганджур»? — в нетерпении спросил Ниму кто-то из гостей.

Утомленный длинным рассказом, старик отхлебнул из стакана. Потом сказал:

— Тибетец Сонам остался верен тангаригу — клятве. Он ничего не боялся — ни Будды, ни далай-ламы, ни самой смерти. Сонам продолжал по ночам печатать листы и тоже хотел бежать из монастыря. Через год, в обещанный срок, «Ганджур» был тайно перевезен из Лхасы в Ургу. Среди жителей улусов Шергольджина, Тулхутуя и Дунда-Шергольджина собрали немного серебра, нашли коней.

Тундуп со стариками, — сказал Нима, — поехали в Улан-Батор и там тайно ночью погрузили на коней все сто восемь томов «Ганджура». Мой отец тоже ездил. Чтобы лучше замаскировать груз, Сонам послал книги без оберток и досок. Одни только листы. Потом уже каждый двор улуса покупал отрез шелка на обертку, и сами строгали доски. Тундуп хорошо лечил людей с помощью кореньев и трав, даже чахотку вылечивал и падучую болезнь. Лечил бесплатно, но с богатых брал деньги, чтобы отдать их в те юрты, где люди сидели возле холодных очагов. Люди нарадоваться не могли на Тундупа! Они верили, что Тундуп, сын Балги, с помощью своей учености и «Ганджура» вызволит их из бедности. Но это был слишком тяжелый воз для одного человека! Прогнать нищету из улуса он не смог. Тундуп надорвал себе ум заботами, с горя запил и умер.

Смерть доромбы была страшной: он стискивал руками голову, пытаясь сосредоточить свои мысли, хватал тома «Ганджура», быстро листал их и тут же в бешенстве бросал на пол. Потом стал просить, чтобы ему дали дробовик, заряженный крупной картечью. Ружье ему не дали. Тогда доромба заперся на крючок и стал громко читать «Ганджур». Потом опять послышался крик, стук бросаемых книг и еще более сильный удар о стенку. После этого удара все совершенно стихло. Люди взломали дверь и увидели, что доромба лежит возле стены мертвый на россыпи листов «Ганджура». А «Ганджур» остался — в память о нашем батыре...

Нима кончил. Рассказ его был великолепен, но мне почему-то казалось, что неожиданный поворот дела расстроит Вампилова. Но нет. Старый безбожник, произнеся вслух свое любимое «господи», сидел просветленный, почти счастливый. Еще бы: в истории маленького бурятского народа открылась еще одна страничка, до того неизвестная!

Перед глазами стояли яркие «обложки» томов «Ганджура». Вот почему, оказывается, они всевозможных цветов. Улусцы покупали шелк где придется, а бедняки вместо шелка несли в балган-дуган на обертку книг куски простого ситца и далембы. Односельчане отдавали последние гривенники, чтобы обезопасить от плесени и сырости книги доромбы.

Вечером улусцы собрались в клубе. Вампилов рассказывал о своих путешествиях по Северному Вьетнаму. С юморком талантливого атеиста перешел к вопросам религии. Бурсомонцы влюбленно смотрели на ученого представителя своего народа, вместе с ним смеялись над ламами. Но когда Вампилов заговорил о «Ганджуре», в зале поднялся шум. Первой закричала бабушка Аранжапова:

— Не дадим увозить книги! Музей будем делать — свой, колхозный.

— Не дадим, не дадим! — поднялись остальные.

— Пусть к нам сюда едут ученые переводить книги.

— Крышу мы сами починим. Шиферу купим, пусть в балган-дугане музей будет...

Однако закончить съемку нам разрешили. На другой день чуть ли не всем селом пришли помогать. Разворачивая кипы листов, мы теперь внимательно приглядывались к доскам. На некоторых были сделаны по-монгольски карандашные надписи: «Я, Сандан Лудуппов, принес этот шелк в 1911 году на обертку «Ганджура»...» По просьбе улусцев эти надписи, очевидно, были сделаны рукой самого доромбы, и они достаточно крепко удостоверяли рассказ Нимы. Кроме того, и не криминалисту было видно, что отдельные тома печатались в страшной спешке — текст смазан. И видно, что рисовая бумага частью взята из брака — местами она источена до сетчатых дыр. А ведь для легальной печати «Ганджура» в Тибете отбирали высшие сорта бумаги! По всему видно было, что легенда Нимы о доромбе держится на достоверных фактах.

Приехав в Бурсомон через год, я узнал и тайну охранника балган-дугана Санжи. Из бывшей молельни старики убрали мусор и хлам, а крышу покрыли шифером.