Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1971 год

В селе готовились к «Маланке», веселому празднику с плясками, песнями, ряжеными, с забавным традиционным представлением-спектаклем. Этот народный праздник, как бы отмечающий поворот зимы на лето, сродни русским святкам или украинским колядкам.

Готовы костюмы. Разучены роли. Но актеры, молодые парни, волнуются. В спектакль всегда могут «врезаться» неожиданные реплики зрителей, и тогда — отступай от заученного текста и придумывай ответ, да побыстрей, да поострей... Кто-то из селян назвал «Маланку» древним телевизором. Потому что сама «Маланка» приходит прямо в дом, в твою каса маре.

Каса маре есть в каждом доме молдавского села. В ней никто не живет. Ее даже не отапливают. Но все, что есть богатого и нарядного у семьи, находится здесь. Стены каса маре разрисованы цветами и букетами. Иногда роспись неожиданна: черный потолок с фиолетовыми цветами. Все здесь ярко: полотенца и домотканые ковры, покрывающие стены, сложенные горками на лавках дорожки и подушки. Все, что выложено напоказ, не загромождает комнату, занимая простенки горницы. Запах сухих трав, подвешенных к потолочным балкам, наполняет ее, и кажется, что это пахнут яркие стружечные цветы. Каса маре готова принять гостей...

Рано утром на улице появилась процессия. К счастью, солнце пробилось сквозь облака — и в глазах зарябило от блеска и пестроты.

Во главе процессии вышагивала импозантная барышня в длинном черном пальто, в серебряной шляпе с вуалью и зонтиком. Сопровождали прекрасную даму двенадцать воинов. Голову каждого воина украшает громадная шапка из картона, обтянутая серебряной фольгой; развевается плюмаж из малиновых и зеленых перьев крашеного ковыля, пестрят цветы из стружки и поролона. По плечам воинов льется поток ярчайших лент и струйки елочного «дождя». Две широкие станиолевые полосы, тоже орнаментированные цветной бумагой, пересекаются на груди и спине, бахрома их свисает ниже колен. Такая же широкая полоса изображает пояс. Плечи воинов прикрыты эполетами. Костюмы завершают посеребренные деревянные сабли.

Они шли, сверкая доспехами, а вокруг крутились мальчишки и дядьки-моши; безобразные моши, страшные моши, болтливые моши, отпускавшие шуточки и двусмыслицы, прибауточки и скоромину. В этом — их работа на празднике. Где только достали они такое тряпье? Вывороченные кожухи, латаные кацавейки. Не видно лица моша — оно скрыто маской из бараньей шкуры мехом наружу. Личина выбрита, к ней пришит тряпичный нос, прорезаны глаза и рот, наведены брови. Из пасти торчат зубы из белой фасоли.

А «Маланка» идет по улице: окружает ее народ, но моши охраняют воинов и красавицу царевну. И когда останавливается процессия возле очередного дома, двенадцать воинов с царевной проходят в каса маре, где ждут их хозяева. А веселые моши с сумочками для подарков на боку, с плоскими бубенцами потешают зрителей у крыльца.

В каса маре воины становятся в круг, в центре круга — царь. Грубостью и силой пытается он добиться у красавицы взаимности, но гордая царевна мужественным баском выговаривает царю за дерзость. Тогда деспот приказывает убить красавицу. Царевна умирает. Трагедия оканчивается общей песней — несчастную деву воскрешают. И тут врывается мош — не выдержало его сердце, и вот он падает перед правителем на колени.

Страшный мош начинает поносить царя за нетактичное поведение с дамой. Пристыженный деспот от этих слов «прозревает». Царевна проникается к нему любовью и уважением. А проныра мош прозрачно намекает хозяевам дома, что за такой его подвиг, за «перевоспитание» угнетателя нужно бы и отблагодарить моша. В холщовую суму складывает он щедрые подарки.

И вот снова сверкающие доспехами воины идут по улице до следующего дома. Вдруг царевна просит у кого-то из публики закурить, затем откидывает фату — и мы видим лукавое смуглое лицо семнадцатилетнего парня. «Маланка» продолжает двигаться от дома к дому под шуточки мошей.

Вечером толпа вокруг «Маланки» разрастается. Откуда-то появляется оркестр, и бешеный «Жок» сотрясает темнеющее небо. Пляшут все: молодые и старые, и даже звезды, кажется, подпрыгивают...

Б. Раскин

В одном из залов краеведческого музея открылась выставка картин художников-любителей. Событие не такое уж и ординарное для Марграда! К 12 часам дня широкая лестница, ведущая на второй этаж, была запружена людьми.

Внизу около раздевалки стоял Юрий Иванович Катков, крепкий мужчина лет сорока пяти. Было заметно, что он старается казаться спокойным. А ему было отчего волноваться. Он выставил в зале свою картину, после того как двадцать пять лет не брал в руки кисть.

Приглашенный из Новосибирска известный художник Самарин перерезал красную ленточку, и люди хлынули в зал, светлый и просторный.

Народу внизу стало меньше, и Юрий Иванович не спеша начал подниматься по лестнице. Войдя в зал, он остановился возле первой же картины и начал внимательно ее рассматривать. На полотне были изображены два монтажника, стоящие на перекладинах высоковольтной линии. Их богатырские фигуры, веселые лица, потоки света, льющиеся на них спереди, создавали атмосферу радости. Им было легко работать.

Каткова мало интересовала техника живописи. О какой уж технике рассуждать, когда столько лет прошло среди станков, машин и гор металла, когда руки огрубели и тяжелый гаечный ключ держат свободнее, чем легкую кисть. Вот и здесь. Отточенная техника мастера не затронула его. И он отметил только общее настроение, которое вызвала у него картина. Это было ощущение победы, но победы, как ему показалось, довольно легкой. Парни наверняка не знали, что такое настоящий бой. И все же картина ему понравилась.

Катков перешел дальше, к унылому серому пейзажу, и не задержался возле него.

Посетители выставки говорили о цвете и красках, о размерах картин и тщательно проработанной перспективе пейзажей, о подражании Дейнеке и самобытном развитии Сарьяна, о том, сколько времени тратит художник на свою картину, и о том, сколько он получит денег, если картину продадут. Одни подолгу останавливались возле каждого полотна, другие чуть ли не бегом осматривали сначала все и лишь потом задерживались возле понравившегося.

Девчонки носились стайками, женщины искали глазами диванчики.

Окна были открыты, и в зал врывался звон трамваев, слышалась смешная песенка, исполняемая нестройными голосами ребятишек из детского сада, далекая музыка и шелест тополей...

Комиссия приняла картину без всяких возражений, но сейчас Юрий Иванович на мгновение испугался. А что, если ее здесь нет?

И вдруг он почувствовал, что следующее полотно его, хотя самой картины еще не было видно, так как перед ней собралось много людей.