Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1971 год

Приспособления для лова традиционны и чрезвычайно просты: легкая сетка, небольшой деревянный бочонок со стеклянным дном, сквозь которое просматривают дно морское, а во время отдыха между погружениями пользуются как поплавком. На лицах—маски, похожие на обычные маски для подводного плавания, но в оправе из дерева. «Ама» повязывают волосы платком, застегивают на талии утяжеленный свинцовым шаром пояс и занимают места в баркасах. Рулевые на баркасах — молодые парни. Нагруженная лодка очень тяжела, и с ней под силу справиться только мужчине. Держась за веревку, «ама» без всплеска уходит под воду. Через полторы минуты «ама» всплывает за глотком воздуха. После часа работы (а за час она погружается двадцать раз) ныряльщица поднимается в баркас и минут десять лежит без движения. Так продолжается часов до пяти, потом лодки возвращаются к берегу...

Возвращение совсем непохоже на утреннее веселое шествие. Одежда, принадлежности для ныряния, большие корзины для провизии взвалены на усталые плечи, и процессия медленно движется к деревне, еле волоча ноги. И так каждый день. Но при всем том «ама» довольны многотрудной судьбой и дочерей с младенчества готовят к своей профессии. Занятие это наследственное, и женщине «со стороны» нипочем не стать «ама».

Дело в том, что «ама» зарабатывает больше квалифицированного японского рабочего, больше служащего, больше врача. Она самостоятельный человек в семье, более того — она сама может выбрать себе мужа.

Япония — первая страна, где жемчуг начали разводить искусственно, где его производство поставлено «на поток». В мантию молодых раковин-жемчужниц вводят осторожно шарик из перламутра, а раковину потом кладут в специальный плавучий садок. Десять лет наращивает жемчужница на шарик слои перламутра. Из сотни раковин в четырех образуется жемчуг — круглый, аккуратный и не совсем настоящий. Нет в нем той неправильности, которая делает жемчужину не просто перламутровым шариком, а чудесной и неожиданной игрой природы. Этот жемчуг стоит значительно дешевле настоящего. Но его производят много, настолько много, что утратила смысл добыча «рядового», мелкого жемчуга.

И большая часть «ама» — ныряльщиц за жемчугом — занимается теперь сбором водорослей. (Это дело надежное: из водорослей делают особое вещество — агар-агар, а он всегда нужен промышленности для производства желе, паст, лаков и многого другого.) Но два месяца в году «ама» собирают на дне жемчужные раковины, охотясь, правда, только за редкостными экземплярами.

Многих удивляет, что в Японии, предельно насыщенной всякой техникой, «ама» опускаются под воду без простейшего водолазного оборудования. Ведь с кислородным баллоном за спиной можно было бы беспрепятственно работать под водой много дольше, чем это делают «ама».

Разгадка очень проста. Дело в том, что промысел «ама», пользующихся только простейшим инструментом, очень выгоден, а любое более сложное оборудование удорожило бы себестоимость жемчуга.

Кто полезет под воду добровольно?

...Рабы попадали в княжества Аравийского полуострова разными путями: кого похищали в Африке, кого продавали черные паломники к святым местам, чтобы оправдать долгую дорогу. Рабов продавали на невольничьих рынках, и путь их оттуда тоже был разный: женщины — в гаремы, мужчины — в телохранители князьков и шейхов. Покупали рабов и ловцы жемчуга, не первую тысячу лет осваивавшие жемчужные отмели Персидского залива. Покупали только мальчиков не старше восьми лет — с широкой грудью и сильными руками — и увозили на побережье, в «школу».

...Зажав коленями камень, мальчики погружались в воду. Сначала на небольшую глубину и на недолгое время. Потом глубже и дольше. Хозяин сидел на берегу, следил по песочным часам: кто раньше вынырнет — того плетью. Три раза вынырнешь не вовремя, останешься без ужина. Есть много тоже не давали: ловцу жемчуга толстым быть совсем ни к чему. Через три года обучения — из десяти его выдерживали шесть-семь — ребят распродавали в самые далекие уголки побережья, и торговец зарабатывал на них вдесятеро. К этому времени они умели ползать под водой по дну и отыскивать жемчужные раковины.

Хозяева платили за ныряльщиков много и умели заставить отработать истраченные деньги. Лов в Персидском заливе шел почти круглый год, и каждую ночь выходили за добычей длинные лодки. В жаркое время дня лов прекращали, раба привязывали за ногу к ноге хозяина: пусть отдыхает, но не помышляет о побеге; ведь человек, который так хорошо умеет нырять и плавать, не ровен час и убежит.

К сорока годам, если удавалось до этого возраста избежать острых акульих зубов, ловец терял свою ценность: полуслепой, изможденный, с распухшими ревматическими суставами. И тогда хозяин проявлял милость, а заодно и исполнял долг благочестивого мусульманина — даровал рабу свободу. Отныне тот мог идти на все четыре стороны. Только вот идти было некуда. И возникали на окраинах городов нищие поселки бывших рабов.

Отмена рабства сразу поставила под удар жемчужный промысел. Ведь до тех пор обязанности были строго разграничены: один искал жемчуг на дне, другой сортировал его на берегу, третий его скупал, четвертый перепродавал. А в основании пирамиды стоял ныряльщик — бесправный раб, которого можно было купить и продать, избить и убить, послать на дно и погнать со двора.

Промысел — по крайней мере традиционный — умирает. Сейчас еще остались взрослые ныряльщики, у которых просто нет никакой другой профессии, кроме этой. Но кто займет их место? «Школы» маленьких невольников-ловцов перестали существовать, а как иначе найти человека для такой работы?

Не зря же говорит арабская пословица: «Разве кто полезет под воду по своей воле?..»

М. Климова

Продолженне. Начало в № 5.

Когда я осознал наконец, что меня окутала тьма, что я едва могу разглядеть собственную вытянутую руку, мне показалось, что мне не справиться с охватившим меня отчаянием. Теперь, оказавшись во мраке ночи, я понял, что не был столь одиноким в дневные часы. По-настоящему одиноким я почувствовал себя в темноте, на плоту, которого я не видел, а только чувствовал под собой, глухо скользящем в густой воде моря, населенной странными существами. Я посмотрел на светящийся циферблат моих часов. Было без десяти семь. Когда мне показалось, что прошло часа полтора или два, я снова посмотрел на часы: было без пяти семь... Наконец, минутная стрелка добралась до цифры двенадцать — наступило ровно семь часов вечера, и небо было густо усыпано звездами. Но мне казалось, времени прошло столько, что уже пора было наступить рассвету. И я все еще думал о самолетах...