Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1972 год

Одно из столкновений с барракудой надолго запомнилось нам с Оскаром, ибо чуть было не стоило нашему товарищу жизни.

Об этом я расскажу немного позже, а сейчас попытаюсь ответить на вопрос, вынесенный в заголовок: барракуда — морская щука или, в самом деле, тигр морей?

Начнем с того, что общего между барракудой и щукой. Мы уже говорили, что в значительной степени внешний вид, повадки, прожорливость и проворство. Барракуда, так же как и щука, пожирает своих собратьев, хотя снулую рыбу не ест. Ходит она вразнобой, так же, как и щука, выплевывает заглотанную ею рыбу в момент испуга или ранения. По моим личным наблюдениям у барракуды к непогоде, как и у щуки, повышается аппетит, и она становится более агрессивной. В хорошую, солнечную погоду барракуда в море встречается реже. Но там, где появляется она, пощады нет никому. Мне не приходилось ни видеть, ни слышать, чтобы рыбаки находили барракуд в желудках акул.

В чем же различие? Совершенно определенно могу сказать, например, что если щука бродит очень мало, то барракуда рыба-кочевник; если щука питается в зори, то барракуда всегда. Щука набивает желудок, а потом несколько дней переваривает пищу, не питаясь. Так вот, акул «стоячих» я видел, но барракуд никогда. Попавшая в желудок барракуды рыба в отличие от желудка щуки переваривается довольно быстро.

Одним словом, подводя итог, скажу — барракуда взяла, что ей надо было, от щуки и от тигра, но осталась барракудой.

День занимался отменный. Бархатное дуновение легкого бриза приятно и быстро сушило кожу после утреннего купания. За бортом белым покрывалом лежало, нетронутое еще на поверхности жизнью нового дня, тихое море. Ночная прохлада уползала в укрытия.

Капитан моторного бота, арендованного нами уже не в первый раз в рыбацком поселке Ла-Эсперанса, выбрал место для ночлега в мелководной лагуне, со всех сторон окруженной коралловым островком. Островок был как две капли воды похож на тот, что обычно описывается во всех географических учебниках. Колонии коралловых полипов возвели известковые постройки, море намыло грунт, ветер и птицы принесли семена, дождь и солнце дали всходы. И теперь взор пришельца радовали пышные кроны кокосовой пальмы, тикового дерева, гуанабана, веера пальмы багара, причудливо изогнутые стволы самого древнего дерева Кубы — пальмы «корчо» с густым подлеском из молодых ветвистых стволов яна и хукаро.

Берега острова имели почти правильную форму эллипса, разорванного небольшим проходом лишь в одном месте. Внешнее и внутреннее кольца его представляли собой чистые пляжи из буквально сахарного песка, по которому медленно передвигались бесчисленные птичьи стаи. Белое оперение чаек, цапель и нежно-серое пеликанов сливалось с цветом песка. Зато черные кармаоаны и несъедобные водные курочки-гальярете с красными клювиками четко выделялись на нем. Истинным украшением всего этого пернатого царства были розовые фламинго.

Стоило теням чуть укоротиться, как даль задрожала — вверх заструились нагретые солнцем пары. Кругом все было настолько сказочно-красиво, что невольно захватывало дух. Но капитан, пригласивший нас выпить по чашечке черного кофе, перед тем как сняться с якоря, вернул нас на землю. До места охоты было не более четверти часа хода.

За кофе — первым начал Оскар — мы принялись рассказывать друг другу о том, что каждый видел во сне.

Оскару, как всегда, снилась школа. Он всегда видел себя преподавателем. Эта роль, очевидно, была ему по душе, так как рассказывал он об этом всякий раз с особым подъемом и повышенным красноречием.

Мне же снился детский сон: я всю ночь летал. Как Икар, расправив руки-крылья, над полями и горами, лесами и морем. Такое со мной происходит, когда я ночью недостаточно укрыт.

Третьему нашему товарищу, молодому охотнику Роландо, приснилось, что он женился. Свадьбу играли прямо на сквере их квартала, играл пожарный духовой оркестр. В общем, было весело. Но среди гостей был тип, который все время норовил пригласить его невесту с явным желанием увести ее куда-нибудь от Роландо. До конца он сон не досмотрел, так как от этой мысли проснулся.

Между тем бот уже подходит к месту, которое мы облюбовали вчера днем. Глубина по относительно ровному дну была от 12 до 15 метров. Разбросанные в беспорядке причудливые нагромождения камней, выступы скал, известковые горки отмерших коралловых колоний были густо заселены всякой морской живностью.

Мы выбирали для отстрела рыбу весом не менее десяти фунтов, и, как ни странно, мелюзга очень быстро усвоила это наше правило. Она свободно плавала вокруг, при нашем приближении нехотя уходила в норы и тут же появлялась вновь, видя полное к себе безразличие.

Мы с Роландо находились на борту бота — я прилаживал новую стрелу взамен только что изогнутой в борьбе с крупным «кардинальским бонаси», а Роландо поднялся, чтобы выпить воды, когда услышали крик Оскара.

— Пикуда!

Роландо, ружье которого лежало на дне, — это было видно по его поплавку, маячившему рядом с ботом, — немедленно прыгнул в воду. Я последовал за ним не более чем через минуту, но когда подплыл, трагедия уже разыгралась. Из левого бедра Роландо обильно сочилась кровь. За густой бурой пеленой раны я не увидел, но это как раз и говорило о серьезности положения. В руках Роландо ружье было разряженным, у Оскара ружья не было вовсе.

Я подплыл вплотную, чтобы помочь Роландо, но Оскар, который уже поддерживал его, показал мне: «Там!»

Проплыв метров двадцать-тридцать, я различил впереди, почти у самого дна, движущуюся тень. Еще метров тридцать, и барракуда была уже подо мной. Стрела торчала у самых жабр хищницы и волочила за собой ружье Оскара. Это сбавляло ей скорость.

Дыша как паровоз, выпускающий пары из котла, я поспешно начал накачивать легкие кислородом. План атаки родился в сознании сам по себе. Достигнув дна под косым углом и почти касаясь его, я сильнее заработал ластами. Барракуда шла на метр выше и, как я полагал, плохо меня видела. Когда расстояние, разделявшее нас, не превышало трех метров, я сделал рывок вверх, резко выбросил руку с ружьем вперед и прицельно выстрелил. Рыба кинулась в сторону, но тут же завертелась вокруг своей оси. Это означало, что стрела угодила в мозг. Выпустив рукоятку ружья из рук, я помчался на поверхность за воздухом. Сердце радостно колотилось, душу наполнила симфония радостных чувств. Настолько радостных и триумфальных, что, когда я заметил присутствие рядом акулы, это никак не повлияло на мое настроение.

Бот уже несся ко мне. Трудно сказать, что думала акула — я не стал ее внимательно разглядывать, чтобы оценить ее нрав,— но она, став свидетельницей преследования барракуды и получив, так сказать, возможность без труда позавтракать, лишь внимательно наблюдала за нами.