Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1972 год

Вот завиднелось желтое морошковое болото, заалело клюквенное. Пали птицы наземь, зашагали меж кочек на длинных ногах. Отвязал паренек веревку; топор у него за поясом, нож — в ножнах. На нонешней Сороковой горе было его жительство. Рукодельный парень, хоть и маленькой еще. (Ячмень со всходов, ребенок сызмала виден: какой родится, такой и будет.) Выстроил избу: топором дерево срубит, веревкой обмотает, выволочит. От тех колосьев, что вырвал, за родную землю держась, что на чужбину принес, поле завел; на другой год вдвое больше засеял. Мальчишкой был — борода взошла, вот што! Борода от забот растет, не от году-возрасту.

...Лебеди потянулись на юг: зима скоро. И зиму скоротал. Вот раз пошел парень к реке — умыться. Глядит, а к берегу валек прибило, каким бабы белье колотят, когда полощут, — хумбар по-нашему. Откуда ему взяться? Длинненькой: не то хумбар, не то веселышко — айр.

Пошел парень по реке; к самому Онего пришел. Видит: у берега прялица под резной лопаской, будто легкий челнок под парусом, покачивается. А на берегу девушка лен у воды треплет. Одежка на ней легкая, серебристая. По одежке — алые узоры. А на парне — сорочка нежных беличьих мехов, поверх — медвежья шкура. Он девушке на плечи медвежий плащ накинул. Она ему — рубаху льняную алыми узорами вышила. (Свадебный обычай не оттуда ли идет?)

И стали они жить рука в руку, душа в душу.

...Когда кличут журавли — «клинг-клинг!», — задумываются, сутулясь, старики: память о старопрежней родине приходит к человеку в старости. «Раньше, — сказывают, — вепсы жили не здесь, а там!» — и плещут рукой на юго-восток, за Онего...(1 В этом предании, возможно, сохранилась память о продвижении вепсов на север, а также о генетической связи современных вепсов с древней летописной весью, которая обитала в районе Белоозера. (Последнее положение выдвинуто и теоретически доказано советскими этнографами Н. И. Богдановым и В. В. Пименовым.))

Велль

Было, дивный сын родился у молодых; родился — и на ноги встал, как лосенок. Льняную рубаху мать вышила ему узорами: цветами и травами, птицами и зверями.

Отец пел сыну охотничьи суровые песни, мать свои — ласковые. Сын знал голоса птиц, растений, лесных духов, но молчал: не было у него языка, такой родился.

Есть летом день, когда зацветает Лесной Цветок. Пошел в лес отец — так далеко, чтобы охотничьим чутким ухом не услыхать пенье петухово! Ночью с заклинаньями искал Лесной Цветок; нашел, вырыл корень. Только поднес сын волшебный корень ко рту — заговорил, запел мальчишка; удивился отец: не родник ли поет в ночи? Не Онего ли плещет? Поднял голову: не журавли, не лебеди ли кличут? Сладка, с голосами леса схожа речь сына.

«Как это зовут? Как то?..» — указывали отец и мать на ромашку в поле, на звезду в небе, на лосося в стремнине.

Все называл сын, всему давал имя: звонкие ковал слова!

Он имя отцу дал: Бард (1 Бард — борода.) — с малолетства носил отец бороду. Матери имя дал: Айри — по малому веселышку нашел ее Бард.

Он братьев учил, сестер. Песни, сказки придумывал, чтобы люди не забыли сладость языка, помня начало своего народа. Чтобы чисто говорили, как в сказках говорят, как поют в песнях.

Его спросили: «Как называть тебя?» Он сказал: «Велль» (1 Велль — брат (вепсск.).).

Потом он вырезал из ели звонкий короб, натянул струны и сказал: «Это кантеле. Лучше мне ничего не придумать. Остальное придумают и дадут вам другие». И он, усталый от множества дел, умер.

Стоят на очелье наличников фигурки из дерева. Кто они? Может быть, Бард, Айри и, наверно, Велль.

Охотничьи рассказы

Высокий дом на кряже. Под горкой, у речки, — баня. Амбар в нарядной резьбе; крохотная часовенка с предмостьем. Обычная вепсская усадьба. Во дворе я заметил и принялся зарисовывать старой работы детскую коляску — «lapsentelegeine» — с точеной оградкой кузова. Белоголовый малыш гулял рядом.

Молодой вепс быстро вышел на крыльцо с двустволкой, глянул на небо, поднял ружье одной рукой, не целясь, выстрелил. По ветвям березы прошумел большой серый коршун.

— Терве! — поздоровался со мной стрелок. — Вишь, над цыплятами кружил! А за мальца ты напрасно испугался. Наши ребята выстрелов не боятся...

Да, вепсы — настоящий лесной народ. У карелов, у русских северян бытуют предания о силачах, удачливых охотниках. А нет ли таких рассказов у вепсов? Я спрашивал — и старики вспоминали охотничьи обряды, приметы. В деревне Горнее Шелтозеро я познакомился с Иваном Дмитриевичем Федосеевым — особенно много услышано от него.

Ондрей силу оказывал

В деревне Сюрьге жил у отца-матери Ондрей. Вот уж стеснительный — девушка красная. При нем лишнего слова не скажи. На крещенский праздник разыгрались ребята, толкнули его — не ворохнулся. Стоит смеется. Стали с разбегу мужичинья толкать — стоит как в землю врыт, глазами хлопает, сам удивляется. Он силы своей меры не знал.

Было: с Ошты до Вознесенья ехал богач. Тройкой гордился, конями чванился: «Берегись, зашибу!..» Ондрей проходил мимо: «Буде хочешь — сдержу».

Богач вожжи опустил, лошадей кнутом подхлестнул, ногу из-под полсти выпустил, концом сапога по снегу чертит: «Охо-хо! Держи!» Остервенел: бьет по кореннику и раз, и другой... Держит тройку Ондрей, в дорогу по колено врос. Рассыпались сани — у Ондрея в руках спинка санная осталась, Ондрей роспись рассматривает. Тут из сугроба крик: «Охти мне!..» Запуталась курица в отрепьях! Пришлось тащить купца из сугроба. Тоже подвиг немалый: купчина-то многопудовой!

...Ондрей — славутный охотник, на медведя ходил с рогатиной. (Вепсская рогатина — копье с граненым наконечником. У шейки копья — поперечина. С таким копьем еще на нашей памяти старики ходили.) Ондрей медведя не колол, он шкуру жалел. Он перед зверем повинится: «Прости-ко, батюшко!» — да обоймет его, копье перехватит за медвежьим хребтом, принажмет — из зверя и дух вон... Вот што, парень!

Ондрей, случилось, лося убил. Не совсем убил: насмерть ранил. Лось далеко бежал. Ондрей шел за ним на лыжах. Ондрей — такой: поест — и уйдет на много суток в лес. С собой еды не берет. Спит в лесу: нодью зажжет да и спит. (Нодья — костер: два бревна берут, подтесывают их, кладут одно на другое; щепки между бревнами оставляют. Смольем запалят — целую ночь живет ме.к бревнами огонь. Охотник на хвое спит. Старики, которы. охотники, похвалялися: «Мы-де любим живой огонь, не запертый. Нам-де в избе маятно, душно, тошно».)

И Ондрей так: день бежит, ночь спит, потом опять бежит; лежки лосиные кровавые видит; за Кушлегой пошли незнаемые леса, чужие места. Стал Ондрей лося настигать. За ближним ельником лось пал. Вышел на полянку Ондрей, а уж около лося барская охота — шум, гам!.. Ружьеца-то у них — замочки резные, кафтаны шитые; у поясов рога золоченые. Ондрей — зипунишко старенький, ружьишко веревкой перевязано — не заробел: «Мой лось!» Барин посмеяться желает: «Твой — дак бери! А буде всего не возьмешь, так, значит, не твой!»