Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1972 год

Мы жили тогда севернее радиостанций Юнсбю, у Арденкейпл-фьорда. Выл период, который мы, промысловики, называем весенним «бездичьем». Зимние запасы мяса были съедены, и мы с телеграфистом Юханом Холмом давно уже питались только копченой сельдью, соленой рыбой и кашей. Охотиться на гусей или прочую птицу мы не могли — в мае нас мучила снежная слепота, и все в глазах двоилось. Там, где, вытянув шею, стоял один гусь, мы видели двоих, и нелегко было решить, какой же из них настоящий, какая мушка и прицел верны. И мы без конца мазали. Но однажды ночью с равнины Хохсеттер-Форланд спустился черный овцебык. «Достаточно крупная мишень», — подумал я и попал точно в цель. Нагрузившись кусками тощего мяса, я поплелся домой в тот момент, когда на юго-востоке, над вершинами острова Мун, показалось солнце.

Все птицы уже высиживали яйца. На одной из полок уступа в пуху лежало пять белых гусиных яиц. На берегу маленького озерка я нашел во влажном мху два темно-зеленых яйца гагары, а в искусно сплетенных корзиночках в трещинах и расселинах вокруг — десять голубых яиц-жемчужинок пуночки. Какая-то болотная птичка положила четыре пятнистых каплевидных коричневых яйца прямо на голую землю, ничем их не маскируя.

Я ходил по тундре, а вокруг тысячи маленьких глоток надрывались от весенних песен. На каждом выступе, на каждом камне сидела птичка и оживленно щебетала. Быть может, пела, а скорее всего просто бранилась. Дрожащими голосами птицы кричали от страха или злости, до смерти боясь за яйца, на которые я едва не наступал, ибо попросту их не видел. На меня, наверно, обрушивались самые страшные проклятия, но я их не понимал, и звучали они красиво.

Неожиданно из-под моих ног выпорхнула красновато-коричневая птица. Размахивая крыльями, она кинулась в сторону и совершенно беззвучно взлетела. «Штормовой тромбон!» — подумал я. Пожалуй, стоит сделать несколько кадров...

Случилось так, что в тот день Юхан опять не раздобыл мяса. Меня все не было, и он уж начал думать, что меня унесло потоком, когда я вброд переходил через реку Нурэльву. А я между тем почти весь день пролежал на животе, нацелив свой «кодак» на четыре серовато-зеленых в желто-коричневых крапинках яйца в маленькой ямке среди засохшей травы. Надо было лежать не шелохнувшись, но это не так-то легко, когда земля сплошь покрыта острыми камнями, а первые комары пируют на твоей крови, бледной после изнурительной зимы.

И все же было чертовски интересно. Птица прыгала среди камней, описывая большие круги. Лишь временами мне удавалось мельком ее разглядеть: походила она на маленькую дородную женщину на тоненьких ножках, одетую в роскошное пурпурное-цветастое платье. Спинка коричневая, в темных и светлых пятнах — она ничем не отличалась от прибрежной гальки.

Птица семенила вокруг меня часа два, не меньше. Иногда она подскакивала ко мне, останавливалась, наклонив голову набок, и произносила свое «пи». Но стоило мне щелкнуть затвором, и она улетала. Время от времени, в зависимости от солнца, я менял место.

Бесконечные часы ожидания. Комаров все больше, непрерывно держать аппарат наготове очень трудно, от этого сводит руки. Бедная птица, она, верно, не подозревает, что я догадался, где гнездо, а показать мне его, конечно, не хочет. Но мне обязательно нужно снять птицу и яйца в одном общем кадре. Наконец она не выдержала и выскочила из-за камня у самого гнезда. Так мне удалось ее запечатлеть.

Мой поступок птичка, видно, сочла верхом наглости, во всяком случае, после этого она долго не появлялась, и лишь к концу дня мне снова удалось ее увидеть.

Мало-помалу между песочником и мной все-таки начали складываться доверительные отношения. Птичка немного пофланировала перед объективом, наблюдая за мной карими бусинками глаз, и, наконец, решила, что я вполне вписываюсь в местность. Иногда она подходила ко мне вплотную и вопросительно мигала. Мне так и хотелось ответить: «Да нет же, не возьму я твои яйца. Садись на них и не волнуйся».

Видимо, она это каким-то образом поняла. Во всяком случае, она неожиданно направилась прямо к гнезду, распушила оперение и улеглась на яйцах. Я мигом щелкнул затвором.

Наконец-то! Я встал, потянулся, все тело страшно ломило. Ну, теперь мы были друзьями. И хотя для порядка птица принялась меня бранить, но осталась лежать в гнезде. Мне было даже позволено закурить.

Признаться, дело кончилось тем, что я прилег на спину и сладко заснул. Лишь поздно вечером взвалил на себя добытое мясо и поплелся домой. Моя новая знакомая, широко раскинувшись в гнезде, с удовольствием осталась в одиночестве.

В один прекрасный июльский день она спустилась, к нашей базе с четырьмя длинноногими пушистыми птенцами — желтыми, с черными полосками. На нашей помойке кишмя кишели всевозможные черви, и вновь прибывшее семейство незамедлительно составило там конкуренцию маленькому кулику и его потомству. Это было в разгар лета, когда голубовато-желтые гусята уже поползли к фиорду, а потешные совята сидели на пригорках и, надрывая глотку, требовали еды. Изящная полярная крачка носилась; над берегом и ловила креветок. Вокруг нашего домика бурлила жизнь, и мы с Юханом защищали все эти крохотные существа от кречета, ворона, полярной чайки.

Позднее я рассказал одному датскому зоологу, что нашел гнездо штормового тромбона.

— Позвольте вам не поверить, — ответил он. — Штормовой тромбон — птица, которую мы называем исландским песочником. Никому до сих пор еще не удалось обнаружить, чтобы она высиживала птенцов в Гренландии.

Тогда я показал ему фотоснимки.

— Черт побери! — воскликнул он. — Действительно, он самый — красный исландский песочник. Послушайте, это гнездо у коллекционеров стоит не меньше доброй тысячи крон. Эх, где я только его не искал!

Йон Евер, норвежский писатель

Перевел с норвежского В. Якув