Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1974 год

Дорога уходила в ущелье, до краев наполненное угрюмой темнотой. Мрачные скалы плотно обступили шоссе. На горы опускалась ночь, а трасса Фрунзе — Ош продолжала работать. Одна за другой тянулись машины к перевалу и спускались с него, ослепляя нас встречным светом. У этой дороги, пересекающей Киргизский хребет, много забот и обязанностей, больших и малых. Она соединяет север и юг Киргизии, весны Чуйской и Ферганской долин, Фрунзенский завод железобетонных изделий со строительной площадкой Токтогульской ГЭС и еще зимовщика Ивана Гуляева с его сыном Сережкой.

Фары ищут в лабиринте скал поворот, колеса буксуют на подмороженном асфальте, я считаю серпантины этой трудной дороги, больше похожей на винтовую лестницу, чем на автотрассу. Ветер подбирает с крутых придорожных склонов снег и швыряет его в лобовое стекло машины...

Хочется помолчать, входя в эту колючую горную ночь, а водитель прикуривает одну сигарету от другой и говорит, говорит без умолку. Когда ущелье перегородила стена хребта, изрядно потеснившая небо, я стал искать глазами неглубокую седловину на ней — перевал Орто-Ашу. Мне нужно было обязательно увидеть огонек на перевале. Нашел все-таки. Правда, мерцает тускло, едва видно. Это из-за густого тумана, а может, потому, что взяли перевал в плотное окружение снежные флаги. Если светится на Орто-Ашу огонек, то на душе может быть покойно. Значит, там все в порядке.

Шофер тоже, видно, заприметил огонек и сменил тему разговора.

— Видишь, застоялая звезда. Другие вертятся-крутятся, а эту словно кто припаял к перевалу. Наши шоферы поговаривают, что там, на самой верхотуре, люди живут, наукой занимаются... Железные они, что ли?

«Да, люди не железные. И я не железный. Довольно с меня, по горло сыт этим ветром», — теперь уже окончательно решил Гуляев. Он наскоро собрал рюкзак, надел штормовку, еще раз обошел темные комнаты, заглянул в лабораторию и отключил центральный рубильник. Кончились все дела Гуляева на перевале. Дверью хлопнул сам ветер, да так, что стекла задребезжали, и начал беспощадно хлестать снегом Гуляева по лицу. Впереди были следы, которые не успела укрыть метель...

Еще накануне на станции их было двое, а в начале зимы — шестеро... Еще прошедшим вечером они коротали время за чаем, много курили и говорили о том, что, «оказывается, это не так уж дурно — сидеть «у черта на рогах» и что зима теперь пошла на убыль». Еще ночью Гуляев, когда ходил смотреть, не нагрянул ли ветер, видел, как сладко улыбался во сне его напарник. А утром... утром пустая кровать и исчезнувшая со стены фотография грустной девушки с одуванчиком в руках. Какое-то время Гуляев сидел неподвижно, выжидал и не хотел даже брать в голову мысль о дезертирстве товарища. (Его фамилию Гуляев просил не называть. Молодой теоретик, перспективный. Делает большие успехи в науке.) Потом отправился на поиски, заглянул во все углы дома, осмотрел сугробы, обошел из конца в конец полигон, хотя знал, что здесь, среди стальных опор, человеку не укрыться, и только потом наткнулся на свежие следы. Они тянулись непрерывной цепочкой, показывая путь вниз, к дороге...

Гуляеву оставалось только подчиниться этим следам и заторопиться вниз, к дороге, к дому, к теплу, к сыну... А ветер тем временем крепчал. Вначале Гуляев услышал, как жалобно заскрипели опоры, потом увидел, как началась бешеная пляска проводов. «Такой момент грех упустить, надо провести наблюдения, хотя бы последний раз». Гуляев вернулся в лабораторию, включил автоматическую метеостанцию, приборы, кинопулемет. Работал час, другой, думая лишь об одном: как бы умудриться найти хоть одну свободную минуту и включить на полную прожектор. Такой у зимовщиков был уговор: если есть на перевале Орто-Ашу люди, свет прожектора должен быть виден в ущелье.

Водитель крутит руль теперь уже молча, позабыв о потухшей в зубах сигарете, а машина не подчиняется ему. Колеса скользят по льду, и нас несет к обочине, в сторону обрыва.

— Ну еще разок попробуем. Только дверь держи открытой на всякий случай, — предупредил шофер.

Машина еще раз натужно взревела, взяла наконец крутой подъем и уперлась в стену хребта. Прямо перед нами горело неоновое «М» — точно такое, как у входа в Московское метро. Это автограф метростроевцев, помогавших прокладывать тоннель. Водитель посигналил, ворота распахнулись — и мы въехали в чрево гор, освещенное множеством электрических лампочек.

Двухкилометровый путь под горами, еще сигнал, ворота расступаются — это Сусамыр, высокогорная долина.

Будто совсем иная страна. Здесь воздух не колыхнется, здесь низко опустился мерцающий небосклон, и задышал ночной морозец разнотравьем сусамырского джайлоо. В будке тоннельного смотрителя кручу ручку полевого телефона и слышу такой знакомый хриплый голос:

— Верх слушает, верх...

— Товарищ Гуляев? Ревизия прибыла остатки снимать.

— Мог бы чего поостроумнее придумать за столько-то лет. Опять проездом?

— Спускай «луноход».

— Ночью? Давай-ка лучше пешком. Свежим воздухом подышать.

— К утру не доберусь. А у меня пироги. Еще горячие. Один с форелью, другой со свежими грибами. Стряпала твоя жена. Замерзнут ведь, не жалко?

Гуляев только смеется в трубку.

Наконец послышался скрип полозьев, и из темноты выросла огромная тень. От нее отделилась еще одна тень, поменьше. Узнаю по походке низкорослого крепыша Токтогула. Молодчина Токтогул, догадался лишний тулуп захватить. Мы сели в «луноход», укутали ноги тулупом, и

Токтогул пустил в сторону перевала зеленую ракету.

— Поехали!

Ракета, не догорев, утонула на снежном склоне. Натянулся трос, резко рванул сани, и мы со скрипом поползли вверх по снежной борозде. Сидим на облучке, покуриваем, не хватает только тройки рысаков впереди. Их заменяет электролебедка, которая тащит нас на перевал.

— Чудеса, а?! — кричу Токтогулу.

Сани разогнались, несут нас в глубину ночи. Сильный ветер бьет в лицо, сбивает капюшон, искры снега летят из-под полозьев, близкие звезды яркими вспышками колют глаза... Через полчаса мы подъехали к перевалу.

Сколько они шли к перевалу, теперь вспомнить трудно. Может быть, пять, может, и все десять часов. На крутом склоне вконец вымотал глубокий снег, на перевале налетел ветер. Он швырял людей из стороны в сторону, да так, что невозможно было устоять на ногах. Именно тогда Гуляеву припомнился тот жестокий ветер, который схватил мертвой хваткой его парашют и потащил на бетонную полосу. Удар прошиб Гуляева насквозь и еще надолго остался острой болью во всем теле. Это произошло тогда, когда до окончания летного училища оставались считанные дни. Уже были пришиты к форме лейтенантские погоны — и вот приговор медицинской комиссии: «...уволить в запас по состоянию здоровья».