Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1975 год

Обжегшись на молоке, американцы четыре десятка лет дули на воду. 24 миллиона гектаров земли держались в залежи. Объясняется это, правда, еще и избыточным урожаем с пахотных площадей. Но экономические трудности последних лет, а также растущий спрос на пшеницу на мировом рынке побудили американцев снова пахать «от межи до межи». «Пыльный котел» 30-х годов, разумеется, многими не забыт. Но люди так уж устроены, они снова селятся у вулкана по мере того, как извержение забывается.

Два дня дороги по северной части равнины, по штату Южная Дакота и по Небраске... Тут мы впервые узнали, что в Америке есть тишина и безлюдье. Остановишь машину — слышно шмелей, слышно, как на холме фыркают лошади и как свистит в травах суслик. После суеты и сумятицы на Востоке это было что-то совсем непохожее на Америку. Пасеки у дорог без пасечников. Небольшие стада коров без пастухов. Бензоколонка, у которой почему-то нет человека. Пять минут ожидания — человек, вытирая руки о джинсы, наконец выходит из домика по соседству. Не спешит, с аппетитом дожевывая что-то.

— Здравствуйте, незнакомцы...

Интонация неторопливая. Так же неспешно идет заправка машины.

— Скучновато?

— Пожалуй, так...

— Тянет туда, где погуще людей?

— Пожалуй, нет.

Возраст у собеседника — чуть более тридцати. Лицо обветренное. Глаза и джинсы — одинакового полинялого синего цвета. Кожа на губах шелушится. На голове вместо обычного форменного картузика — широкополая шляпа. Пояс — с гнездами для патронов. Винтовка — видно в окошко — висит в конторке, чуть закрывая прикладом портрет красавицы из журнала.

— Койоты одолевают?

— Да, в этих местах нельзя без ружья, — по-своему понимает вопрос заправщик.

— А этот поселок... Много людей?

— Теперь двадцать шесть — на прошлой неделе родился ребенок, и вчера вот в брошенном доме поселились индейцы. Вон у порога дремлет старик...

Ветерок шевелил белье на веревке, петух за колонкой голосисто созывал кур. Индейцы мальчишки по пустынной дороге самозабвенно катали старые шины.

— Тут и родились?

— Да, вот там, за холмами...

Пока мы возились в багажнике и снимали мальчишек, старожил Дакоты украсил шляпой колышек у колонки и, дымя сигаретой, прилег на траве подремать.

— Счастливо!..

Снятая с колышка шляпа описала над головой хозяина полукруг.

— Счастливой дороги!

«Население штата — 3,3 человека на километр», — прочли мы в дорожной книжке. Но даже эти «3,3 человека» куда-то исчезли. Пространства за рекою Миссури были безлюдны. Если бы не вездесущая колючая проволока, означавшая, что землями все же кто-то владеет, и не бетонный дорожный холст, можно было подумать, что Колумб всего недели четыре назад обнаружил Америку.

По законам, вполне объяснимым, население США в самом центре страны — наиболее редкое. Глядя на карту, невольно думаешь: Соединенные Штаты словно вертели в какой-то бешеной центрифуге. Людей разнесло по краям. А в центре (стержень вращения проходит где-нибудь в штате Канзас) людей осело немного.

Но это штаты-кормильцы, это глубинка Америки. В здешних местечках гнездится все, что входит в понятие «старомодность», «провинция», «захолустье». Однако при нынешнем пересмотре жизненных ценностей обнаружилось: именно тут люди еще сохранили здоровый вкус к жизни. Тут еще сохранилась желанная тишина, воздух тут не пропитан бензином, вполне прозрачен, в нем еще держатся запахи трав и цветов. Темп жизни в этих местах не достиг состояния лихорадки. Тут самый здоровый климат в стране. Работа у людей по большей части всегда на воздухе, и, вполне естественно, именно тут обнаружены долгожители США. Считают, что на равнинах живут тугодумы, для которых «семь раз отмерь...» — закон жизни. При разного рода опросах институты общественного мнения непременно направляют сюда людей — «взять пробу с глубинки».

У штата Южная Дакота на равнинах особое положение. Земли начинают холмиться, появляются островки еловых и сосновых лесов. Земли для пашни тут оказались малопригодными. И хотя Дакота выглядит, конечно, иначе, чем сто лет назад, все же именно здесь можно почувствовать некую первозданность земли.

Плавно, с холма на холм, стелется холст бетона. Третий день едем — и по-прежнему степь. Горизонт временами так отдаляется, что полоску слияния неба с землей почти невозможно уловить. Одеяло горячего воздуха над дорогой блестит, как стекло. Обогнавшая нас машина плывет в этом плавленом воздухе, виден даже просвет между колесами и бетоном. Новый гребень дороги — новая даль.

Для всего живого в этих местах важен не столько слух, сколько глаз. Плавно, распластав крылья, патрулируют землю два коршуна. На холме у дороги столбиком замер суслик. Далеко видно всадника — гонит бурое стадо коров. Глаз невольно следит за этим плавным движением по равнине, очень похожим на цветную рекламу сигарет «Мальборо». Вот всадник для завершения сходства собрался, кажется, закурить. Нет. Не покидая седла, всадник выстрелил из ружья — белый дымок, а потом сухой отрывистый треск. Становимся на обочине передохнуть и узнать заодно: кого пугнул от стада пастух.

Минут через десять с полсотни коров и всадник уже близко от дороги. Машем ему картузом. Подъехал. Подтянутый, загорелый, но для рекламы «Мальборо» явно не подходящий: минимум на четверть индеец, бельмо на глазу, и вообще вид совсем не героический. В седле держится, однако, очень уверенно. Взгляд вопросительно-настороженный.

— Извините, просто дорожное любопытство. По кому стреляли?

Парень с видимым облегчением улыбается.

— Койот... А я подумал, зовете — значит, стряслось что-нибудь.

— Попали?

— Нет, попугал. Днем этот зверь осторожен.

— Свое стадо?

Парень помедлил с ответом.

— Вы с побережья?

Встречный вопрос обнаружил какой-то наш промах. Видимо, полагалось знать, что у этого парня своего стада быть не могло.

— Я просто работник. Хозяин сюда приезжает раз в год. Вместе клеймим коров...

Два-три вопроса о дороге и о погоде, взаимное «извините» — и вот уже всадник и красная лошадь на серебристо-зеленой равнине опять превратились в романтический образ для покупателей сигарет.

И снова автомобиль прессует тугие пласты пахучего воздуха. О стекло разбиваются пчелы и мошкара. Большая мышь проворно перебегает дорогу и скрывается в травах. Позже, в июле и августе, эти места побуреют и поскучнеют. Появятся тут стожки — запасы сена на зиму. Кое-где — остатки прошлого года — они и сейчас бурыми клецками плавают в травах. Сейчас, в конце мая, зеленый праздник в степи. Жирно блестят полосы сеяных трав, а там, где плуг земли не касался, зелень имеет серебристый оттенок. На ощупь травы тут жесткие, с колючками и полынью. Тот же матово-серебристый цвет видишь в низинах, где пробегают крики — мутные, торопливые, к середине лета иссякающие ручьи. Однако влаги в этих степных морщинах хватает для древесной растительности. Она-то — ивы и тополя — наполняет низины мерцающим серебром листьев... Кладка через ручей. Потерянная и надетая кем-то на сук рукавица. Перевернутый ржавый автомобиль. Проселок, уходящий от шоссе к горизонту. Колючая проволока. Это следы присутствия тут людей. Но сейчас ни души! И все-таки кто-то живет на земле. Дымок. Приземистая, едва различимая постройка у горизонта. Жеребенок на холмике сосет черную кобылицу...