Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1975 год

Волны время от времени накрывали их, но мичман знал, что глаза его горят не от морской соли. Слишком тепло было глазам. Поникнув головой, он чувствовал, что становится теплее и внутри.

...Угасало сознание. И последнее, что увидел человек, был ледяной хаос, вспененные гребни волн и снег, снег, снег...

...В снежном буране ничего не было видно за кормой. В белой завирухе через какое-то мгновение тускло показался, запрыгал на волнах черный шар. Людей было не видно. Только сильно напрягши глаза, Иван заметил две головы, словно прикипевшие к мине. Подтаскивать их ближе было подобно смерти. Старлей тяжело вздохнул, увидел командира, стоявшего у кормового клюза, и сказал:

— Разрешите в воду?

— Один?

— Да и я, пожалуй, тоже, — хрипло от волнения сказал боцман. — Искупнемся маленько.

...Когда Дубовца и Каню обвязали пеньковым концом, который боцман приплавил с корабля, Стивену удалось нечеловеческим напряжением оторвать от троса их одеревеневшие, заледеневшие пальцы. Лед покрывал их головы, лед, слипшийся из мокрого снега. И пока боцман стал оттаскивать мину дальше, Стивен поплыл с этими еле живыми парнями к кораблю, поддерживая над водой их головы, хотя сам уже ни на что не надеялся. Потом они повисли на конце за кормой, и десятки рук подхватили их и вытащили на палубу.

Мичман на какое-то мгновение пришел в себя и, торопясь сказать, прохрипел:

— Каню... Каню спасайте... Каню...

И снова потерял сознание.

...Каня нахлебался воды, и фельдшеру в госпитале пришлось часа три возиться с ним. А мичман, когда в него влили стакан спирта, очнулся, но сразу же снова заснул.

Он не слышал, как за корму спустили на плотике Красовского с минерами, не слышал, как потом их тащили обратно на палубу, как корабль дал ход. Он не слышал даже того, как через несколько минут за кормой разрезал штормовую ночь могучий взрыв, разодравший этот непроглядный снег. Вскинулось над базальтовыми валами до самого неба вытянутое, лохматое, похожее на даурскую папаху облако.

...Очнулся Дубовец только следующим вечером и какое-то время не мог припомнить, что случилось. Дробно вибрировал корпус корабля, и он понял, что это корабль. Слабо потянуло спиртом, и было ясно, что он в госпитале.

Во всем существе был счастливый, освобожденный, отчужденный покой. Как тогда, когда они, в конце концов, вырвались из страшного «ока тайфуна». Тишина.

Он раскрыл глаза и увидел на соседней койке Каню. Тот широко улыбался, глядя на него.

— Обезьяну в моей каюте знаешь? — спросил Степан. — Возьми, подари, кому захочешь.

И, примиряясь с неизбежностью, закрыл глаза.

Авторизованный перевод с белорусского В. Севрука

Имею ли право я, археолог, представитель профессии, весьма относительно связанной с путешествиями в классическом их смысле, выступать рядом с людьми, отсчитавшими тысячи километров дорог и бездорожья?

Ведь археологический быт — явление чрезвычайно устойчивое, обжитое. Атмосфера археологического лагеря менее всего подвержена «романтическим ветрам» дальних странствий. Здесь все налажено и отработано, а в долголетней экспедиции вдобавок скреплено устойчивыми, «оседлыми» традициями.

Так получилось в моей жизни, что уже шестнадцатый год каждое свое лето я провожу в степях Нижнего Поволжья — в Поволжской археологической экспедиции Института археологии АН СССР и МГУ им. М. В. Ломоносова.

Шестнадцать лет я выезжаю практически на одно и то же место. Как служащий каждое утро к своему письменному столу, где каждое чернильное пятно или царапина знакомы «наизусть».

Но вот всего лишь один полевой сезон 1974 года.

...Скреперы тонкими слоями снимают насыпь кургана. За каждой машиной идет археолог. Маленькая косточка, пятно другого грунта на зачищенной скрепером полосе — машина останавливается. В ход идут лопаты, затем ножи и кисточки.

...И начинается путешествие, немыслимое ни при какой другой профессии.

Каждый год в апреле археологи и этнографы собираются на Всесоюзную сессию, посвященную итогам предыдущего полевого сезона. Позади зимние месяцы обработки находок, сделанных во время раскопок, впереди — новый полевой сезон. И поэтому на апрельское заседание нашего клуба мы пригласили археолога доктора исторических наук Г. А. Федорова-Давыдова и рассказываем об уникальном открытии, сделанном в Грузии.

Когда-то, в самом начале III тысячелетия до нашей эры, здесь на земле, обильно увлажненной бесчисленными протоками великой реки, жили племена земледельцев и скотоводов. Как они называли себя и под каким именем они были известны . соседям, этого мы, наверное, не узнаем никогда. Они хоронили своих сородичей в больших прямоугольных ямах, насыпая над ними курганы. Самые древние в нашей стране. Эти курганы достигали огромной величины — когда хоронили вождей, племенную. аристократию. Один такой курган — в поперечнике 90 метров — воздвигли специально для... ребенка. Наверняка он был представителем племенной знати. Это доказывала редчайшая для того времени находка — небольшое височное золотое кольцо. Одно из древнейших золотых изделий, найденных в Восточной Европе!

Прошли века. Во II тысячелетии до нашей эры сюда пришли другие племена, имя которых для нас тоже неизвестно. Они хоронили своих сородичей уже не в простых ямах, а в сложной конструкции катакомбах. Это тоже были племена земледельцев и скотоводов. Но из поколения в поколение скотоводство у них становилось все интенсивней и все больше и больше отделялось от земледелия. И настало время, когда оно окрепло настолько, что стало кочевым. Началась длительная эпоха господства кочевников в степях Поволжья. А в середине I тысячелетия до нашей эры здесь появились кочевые племена, имя которых уже осталось в истории. Сарматы. Могучие, воинственные, победившие непобедимых скифов. Они, как и их предшественники, исчезли, растворились впоследствии среди новых пришельцев. Но остались могилы.

В прошлом году мы распахали женское погребение IV века до нашей эры. Рядом с умершей положили тушу барана — пищу для загробной жизни — и украшения. Бусы — мы собрали более 800 бусин. Удивительного изящества подвески из черного камня в золотой оправе. Чернолаковую чашечку, изготовленную греческими мастерами. Двуручную амфору с клеймом греческого города Гераклеи. В другом сарматском погребении мы нашли прекрасные серебряные бляхи от лошадиной сбруи — фалары — с изображением всадников с мечами и в доспехах.

Раскапываем еще одну сарматскую могилу. Вдруг под ножом что-то сверкнуло. Расчищаем дальше, с трудом сдерживая волнение. Золотые бляшки покрывают всю одежду погребенного сармата, кроме того — золотые украшения на колчане. На животе — две пряжки от двух поясов — признаки знатности и власти у древних кочевников. Целый день мы работаем над этим богатым погребением, расчистили кинжал в деревянных, выкрашенных в ярко-красный цвет ножнах тоже с золотым покрытием. Колчан со стрелами, сосуд. После фиксации и зарисовок снимаем украшения. Считаем бляхи — их почти 300 штук. Укладываем золотую фольгу в вату, на всякий случай прочищаем дно могилы, и... открывается тайник под костяком погребенного.