Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1978 год

— Какая нелепость! Несчастья Англии происходят по вине не цюрихских гномов, а карликов с Уайтхолла.

— Их французские коллеги тоже не семи пядей во лбу... Короче, Женева развеяла последние остатки моих сомнений. Скрытное поведение Клейна и Таладиса не наводило на мысль об опасности. Да и что особенного предложили они!.. В пять часов Клейн без стука вошел ко мне в номер и пригласил осмотреть город. Два часа спустя я вернулся. Но теперь все представало в ином свете. Клейн сказал:

— Секрет наших банковских операций — это не только вопрос техники, месье. Это еще и моральная обязанность. Финансовый успех подарил мир и богатство крохотной стране, а швейцарские банки финансировали возрождение континента в масштабах, равных «плану Маршалла».

Отставленный от места, брошенный на произвол судьбы, я мало интересовался проблемами спасения мира. Но всегда приятно чувствовать себя морально чистым, когда это ничего не стоит. Промыв мне мозги, Клейн перешел к конкретным инструкциям. Три дня мне надлежит прожить в «Резиданс», разыгрывая из себя туриста. Во всех крупных отелях, учил Клейн, есть осведомители. Правда, они ведут себя осторожно и не беспокоят богатых клиентов. В среду я отправлюсь в Амстердам. Поездом — авиапассажиры легче запоминаются. Там я явлюсь по такому-то адресу к одному респектабельному голландцу. У него я буду жить шесть недель, в течение которых он преподаст мне основы рекламного дела и введет в тонкости собирания конфиденциальной информации. Бывшему энарху не так уж трудно освоить это ремесло. По возвращении в Париж я получу в банке заем для открытия небольшого рекламного агентства. Это будет оправдывать мои частые контакты с прессой, промышленными кругами и деловыми людьми. Было сказано, что если я проявлю умение и инициативу, то обрету твердое материальное положение с широкими перспективами на будущее.

— Я знаю, что вы блестяще справились с программой. А когда вы заметили, что фокус со швейцарским банком послужил лишь приманкой?

— Очень поздно. Разумеется, когда год спустя я проходил переподготовку, от меня не скрывали, что речь отныне пойдет о разведывательной работе. Но без экономических сведений немыслимо международное финансирование. Промышленным шпионажем занимаются все крупные концерны. Я однажды вычитал, что во Франции действуют двадцать тысяч тайных агентов, причем девяносто процентов — в экономической сфере. В первом ряду стоят наши славные союзники — американцы, англичане, западные немцы. Ну а швейцарским банкам сам бог велел быть хорошо информированными и не довольствоваться официальной статистикой. Меня натаскивал на новую роль некто Альтермайер, вы его знаете?

— Да, бывший штурмбаннфюрер.

Шовель дернулся:

— Бог ты мой! Эсэсовец?

— Ну как вам сказать... Он не служил в гестапо. Альтермайер был агентом абвера в войсках СС. После войны союзная комиссия объявила его «чистым».

— Спасибо хоть за это... Посвящение в искусство шпионажа было захватывающим. С чем бы это сравнить?.. Пожалуй, с разработкой учеными военной техники. Несмотря на все соображения морали, они ведь получают истинное наслаждение, глядя на свои красивые игрушки. Старик к тому же оказался прирожденным педагогом. Как сейчас слышу его фельдфебельский рык: «Отставить французскую логику!»

— Удачная команда. Чему он вас учил?

— Главное — методу мышления. Разведчик, повторял он, должен ощущать свое превосходство. Тренируй свою волю и тело. Привыкай к лишениям. Настоящая твердость заключается в отсутствии жалости к себе. В нем жил неистребимый прусский дух.

— Ничего удивительного. Человек, как и народ, компенсирует поражения гордостью за былое. Сколько лет наполеоновская легенда помогала Франции зализывать раны и обретать веру в себя! Хотя Европа натерпелась от Наполеона предостаточно.

— Наполеон не додумался до концлагерей.

— Нет, — улыбнулся Норкотт. — Это наше изобретение времен бурской войны.

— Все же ваши лагеря в Трансваале не были Дахау.

— Вы знакомы с Дахау?

— Я был тогда ребенком.

— А мне довелось отдыхать в Маутхаузене, потом в Хайнцерте. Вам говорит что-нибудь это название?

— Хайнцерт? Нет.

— Там творились такие ужасы, что само гестапо называло его «лагерь-призрак». В сорок четвертом они стерли его с лица земли, не оставив ни могил, ни пепла.

— А как же вы?

— Незадолго до того абверу потребовалось допросить меня еще раз. Приказ доставил в лагерь один лейтенант, причем по собственной инициативе. Его фамилия была Фрош. Вопросы есть?

— Вы знали Фроша до войны?

— Нет... Но он понимал, что война кончается и такой человек, как я, очень скоро может пригодиться...

Они медленно шли назад к машине. Шовель был опустошен долгой исповедью, во рту пересохло. Они сели в настывший «мерседес».

— Я благодарен вам за откровенность, Ален, — сказал англичанин. — Не зовите меня Уиндемом, это имя можно переваривать только по ту сторону Ла-Манша. Как пудинг. Норкотт — вполне достаточно...

Выиграл, мелькнуло у Шовеля. Только что?!

— В общем, ваша проблема достаточно банальна. Она есть прямое порождение нашей цивилизации. Нас ведь учат, что свобода, которую мы имеем, — высшее благо, и одновременно обставляют эту свободу таким количеством моральных, социальных, религиозных, кастовых запретов, что от свободы не остается во рту даже вкуса.

— Я не улавливаю связи...

— Разве? Вы отрицаете свой удел и одновременно завинчиваете болты на гаротте вокруг шеи. Стремитесь взлететь — и вязнете в трясине... Но я помогу вам! Моего влияния на Хеннеке достаточно, чтобы восстановить статус-кво: вы вернетесь в Париж и будете продолжать заниматься своим делом, как прежде. Или второй вариант: я еду с вами в Страсбург и помогу вам стать свободным человеком.

— Когда мне дать ответ?

Шовель с ужасом почувствовал, что голова совершенно пуста.

— Сейчас. Чем дольше вы будете думать, тем труднее вам будет выбрать.

Это была правда!.. Неужели нет компромисса?.. Левен... Его участь решена так или иначе — со мной или без меня...

— Я согласен.

— Предупреждаю, от вас потребуется больше, нежели военная дисциплина. Полное подчинение послушника своему наставнику.

— Согласен. С одним условием: не причинять вреда этой женщине. Лилиане.

— Даю слово...

Норкотт вытащил из плаща ручку с вмонтированным фонариком, а из перчаточного отделения прекрасно, выполненную дорожную карту.

— Первая заповедь Клаузевица: тылы. Я обоснуюсь в Базеле. Прикрытие: сбор материалов для статьи о Международном валютном фонде. Звоните мне в «Гранд-отель», номер 24-45-00. В Страсбург я буду ездить по очереди Кольмарским шоссе и автобаном по немецкой стороне. Ммм... сто двадцать восемь километров по одному, сто сорок шесть по второму: два часа максимум. Где вы останавливались в Страсбурге в первый приезд?