Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1979 год

Система обеспокоена. Особенно после захвата террористами авиалайнера: пассажиры были объявлены заложниками, и в обмен на их жизни «левые» экстремисты РАФ требовали освободить из тюрьмы своих руководителей Баадера, Распе, Энслин... Но ведь даже в «лучшие» времена РАФ имела не больше тридцати человек. Как сказал один западногерманский писатель, то была «война шести против шестидесяти миллионов». Легко понять, что, если система с должным вниманием оценит обстановку, то и эта «болезнь» не вызовет у нее страха, — наоборот, поможет выработать важные «антитела», готовые пойти в атаку против любых прогрессивных завоеваний.

Кровавая краска брызжет с газетных страниц «короля прессы» Акселя Шпрингера: «РАФ — красные убийцы. Коммунизм наступает...» Обыватель подготовлен ко всему: к массовым облавам, запрету на профессии, введению новых «чрезвычайных» законов. Средства массовой информации вбивают в голову антикоммунистические стереотипы, а ведь Германская коммунистическая партия решительно осудила терроризм, да и сами террористы боялись показаться в рабочих предместьях, предпочитали разъезжать в элегантных машинах и прятаться в фешенебельных кварталах.

РАФ больше нет. Руководители организации застрелились в тюрьме «при таинственных обстоятельствах». Остальные осуждены. Грустят их «симпатизеры», опечален и...Шпрингер. По стране ходит едкая шутка о том, что он готов был дать полмиллиона последним террористам, дабы они скрывались подольше: так хотелось «дожать», поставить последнюю точку в пропагандистской кампании, расправиться с компартией...

Возникли пухлые монографии, объясняющие явление «левого» экстремизма в жизни Западной Германии. Выдвигаются «философские» предположения о том, что ФРГ и подобным ей странам не хватает собственного Вьетнама, где можно было бы выплеснуть накопившуюся в обществе жестокость; вспомянут уже традиционный тезис о пропасти между поколениями, между отцами и детьми и прочее... Не говорится лишь о том, что в этом «высокоадминистрированном и организованном» обществе около 1 миллиона безработных, из них у двухсот тысяч молодых людей никогда не было работы. О том, что зреет ведь что-то среди тех, кто, отметившись на бирже, идет в пивную — дальше пивной некуда.

Я вспомнил разговор в самолете до пути в Мюнхен. Рядом в кресле сидел немец-пенсионер, проработавший всю жизнь на хозяина предприятия. Он раздраженно листал журнал и ворчал, тыча пальцем в страницы:

— Щенки! Этой левацкой галиматьей напичканы все газеты Шпрингера, а там знают, что делают. Там специалисты по обработке общественного мнения. Сейчас, если полицейский застрелит кого-либо «заодно» в стычке с бунтарями, никто и бровью не поведет. «Заодно» можно и профсоюз оштрафовать, и с работы любого выбросить. А свалят все на левых... — ворчал пенсионер...

Печальный отрок, песнопевец в хламиде, аккуратно уложил гитару в футляр и направился в ближайшую забегаловку. Мне тоже не мешает закусить. Только где? Путеводитель подсказывает: две остановки метро, и я в Швабинге. Швабинг — Монмартр Мюнхена. «Это не место — это образ мыслей», — говорят мюнхенцы. В Швабинге писал Томас Манн, здесь впервые ставились пьесы Бертольда Брехта.

На Леопольдштрассе масса народу. Странные фигуры в ярко-оранжевом, преображающем все неоновом свете. Много художников, почти художников, выдающих себя за художников. На тротуаре — картины, мольберты или просто куски картона на примитивных треногах. Чаще всего изображено нечто несуразно-непонятное, к чему надо или долго привыкать, или поверить автору на слово.

Бродят сомнамбулические личности, пытающиеся что-то продать. Я бывал на восточных базарах и нахожу сейчас много общего: краски, толкотня. Но здешним торговцам чуждо суетное красноречие, они стараются гипнотизировать взглядом, «весомыми» словами.

— Двадцать марок, двадцать минут, и героин ваш, — вполголоса повторяет молодой аскет с потухшими глазами.

Множество столиков, иные прямо на мостовой: выплеснулись с переполненных тротуаров. Витает запах кофе и чего-то резкого — «травки»? Так и есть: курят марихуану. Снова разноязыкая речь. Стайки молодых парней и девиц добрались сюда из разных стран, чтобы «залпом» познать концентрат богемного искусства и высоких философских материй посредством наркотиков. Вон там, у одной из таких девиц, сосредоточенная медитация постепенно сменяется истерическим полусмехом-полунлачем. Но на это никто не обращает внимания: жара спала, кругом масса развлечений...

Вот и заведение, напоминающее — по многочисленным описаниям — традиционную мюнхенскую пивную. Кованая дверь, массивная стойка, прочные, основательные столы. Хозяин — краснолицый баварец в «бундхозен» — кожаных штанах на подтяжках. Женщины, разносящие блюда, в ярких платьях и узорчатых фартуках. За столами шумные баварцы из литровых кружек потягивают свое знаменитое пиво. Многие из них кажутся выхваченными из книг традиционными «альтмюнхнер» — «старомюнхенцами», людьми, которые твердо уверены в единоправильности своих вкусов и привычек и свято исповедуют веру «моя пивная — моя крепость». Многие, но далеко не все. Я представлял себе пивную и ее посетителей несколько иначе. Ожидал — тройные подбородки у всех, фигуры, расплывшиеся от каждодневного потребления пива, «бундхозен» на завсегдатаях. Но кожаные штаны только на хозяине. И слишком много никеля за стойкой. И вообще, эти мюнхенцы подтянуты, не «пивные бочки», костюмы — общеевропейские. Очевидно, время меняет и хрестоматийные образы.

Я заказал темное пиво. Хозяин удивился: кругом пили только светлое. Солидная порция жареной свинины с клецками — «фирменное» блюдо заведения. Поев, я поблагодарил хозяина, отметив в особенности пиво. Баварец расцвел:

— Вы обратили внимание, на столах мало хлеба. У нас говорят: «Пиво — жидкий хлеб». Там, где есть пивная, пекарня не нужна. Только естественные продукты, никакой химии.

...Последний день в Мюнхене. Меня пригласили пообедать в ресторане на телебашне, поднимающейся прямо над олимпийскими сооружениями. Ресторан расположен на высоте около 200 метров и вращается — полный оборот за один час.

Сквозь небольшую дымку легко просматривались гребни Альп. Внизу медленно поворачивалась панорама города: кирхи, офисы, многоквартирные жилые дома, виллы. Рядом с башней — административный корпус фирмы «БМВ» в виде четырех высоченных цилиндров, прислоненных друг к другу. Голубовато-серебристая алюминиевая обшивка, импортированная из Японии, дымчатое стекло окон. Внизу — музей машин, в виде своего рода «летающей тарелки».

Зеленая, коротко подстриженная трава на искусственном холме. Последний был создан после войны из обломков разбомбленных зданий. Часовенка на холме призывает помнить об ужасах войны. Помнить всегда...