Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1979 год

Без права на должность

Станция «Опера». Едва поезд выходит из тоннеля, как уже доносятся звуки музыки. В центре Парижа — вернее, ПОД его центром — собираются целые оркестры, человек по восемь-десять, как на «Опера». Чуть дальше — станции, где выступают небольшие ансамбли из трех-четырех исполнителей: гитара, банджо, солист или солистка, иногда дудочка. Ближе к окраинам — зона одиночных исполнителей: гитаристов-скрипачей, саксофонистов, тромбонистов, флейтистов, аккордеонистов...

Около них останавливаются немногие, главным образом приезжие или туристы. Парижане проходят мимо, будто не слышат музыки, не видят певцов и не замечают распахнутых футляров для инструментов, где реденько поблескивают монеты.

На станции «Опера» высокий негр оставил в покое бубен, а его напарник, светловолосый парень, положил гитару на бетонный пол. Я спешу воспользоваться коротким «антрактом» и подхожу ближе.

— Месье?

— Простите, вы профессиональный музыкант?

Парень — на вид ему не больше двадцати — улыбается и отвечает:

— Все правильно, месье. Вы угадали. Да, мы безработные, если это то, что вас интересует.

Парень вежливо берет меня под локоть и отводит в сторону.

— Видите ли, месье, большинство, кто играет в метро, — самые настоящие безработные, но только, так сказать, с музыкальным уклоном. Вы меня понимаете? Никто из них ранее не был собственно музыкантом: нужда заставила. Остальные либо калеки, либо безденежные и невезучие студенты вроде меня, что, впрочем, почти одно и то же.

...Вообще-то я психолог. Точнее, будущий психолог с немалым опытом уличного музыканта. Однако думаю, что вторая профессия в скором времени пригодится мне значительно больше, чем первая.

Мне хотелось бы подробнее расспросить собеседника, но не решаюсь. Парень же, заметив, что я собираюсь распрощаться, заявляет:

— Послушайте, месье, я бы на вашем месте, конечно, отблагодарил того, кто дал мне столь исчерпывающую информацию по интересующему вопросу...

Из более чем полутора миллионов безработных, зарегистрированных во Франции, 40 процентов приходится на молодых людей в возрасте до 25 лет. Они бы могли составить население крупного города, и многие в нем имели бы диплом о высшем образовании.

О том, сколько стоят эти дипломы, как много сил, энергии и способностей надо вложить, чтобы получить их, свидетельствует статистика. Согласно официальным данным далеко не все оканчивают лицей и получают свидетельство о высшем образовании. Лишь 69,8 процента учащихся становятся после лицея бакалаврами, остальные же либо проваливаются на выпускных экзаменах, либо вовсе к ним не допускаются.

У бакалавров к высшему образованию два пути: через гранд-эколь, высшую школу — коммерческую, менеджерскую, техническую (то есть готовящую кадры высшего управляющего и инженерно-технического состава, и, в общем-то, этот вид образования для состоятельных людей), и через университет, куда можно поступить без социальных различий. В высшую школу сдают экзамены, в университет записываются; фильтр экзаменационный в университетах работает уже по ходу учебы.

Кстати, об экзаменационном фильтре. Как рассказывал мне один из администраторов Парижского университета, пожелавший не называть своего имени, около 40 процентов студентов бросают учебу еще до конца первого года обучения, и большинство из них — вовсе не потому, что оказываются неспособными и проваливаются на экзаменах. Причина номер один — финансовые трудности. У родителей не всегда есть средства содержать детей, а выплачиваемая университетом стипендия слишком мала, чтобы прожить на нее.

Другая причина — неуверенность в завтрашнем дне, предчувствие грядущей неустроенности и в результате постоянные сомнения: а стоит ли продолжать, стоит ли тратить силы?

Ведь ни для кого не секрет, что окончившие университет и не нашедшие работу по специальности часто зарабатывают меньше, чем их товарищи, бросившие школу в 16 лет и обучившиеся какому-нибудь нехитрому ремеслу. Есть такие данные: 55 процентов студентов уже на первом курсе университета опасаются, что не найдут работу, «соответствующую их образованию и наклонностям», между тем бензозаправочные станции в Париже и его пригородах на 80 процентов укомплектованы бывшими или настоящими студентами, явно вне соответствия с их «наклонностями».

«То, о чем лет десять назад не смели говорить открыто, — сообщил мне все тот же университетский администратор, — теперь напечатано крупными буквами в зачетных книжках студентов первого курса: «Диплом не дает права на должность».

К вопросу о привычках

По воскресным дням у Центра имени Жоржа Помпиду, внешним видом напоминающего нефтеперерабатывающий завод, но никак не выставочный комплекс, коим он служит на самом деле, собираются безработные артисты: клоуны, трюкачи, музыканты, гипнотизеры... Своего рода центральный рынок уличных зрелищ — кстати сказать, в двух шагах от того места, где несколько лет назад был настоящий рынок, «Чрево Парижа», а сейчас здоровенный котлован, растянувшийся на десяток городских кварталов.

В пестром балаганном столпотворении мое внимание привлекли бородатый, обнаженный по пояс молодой человек в черных рейтузах, с изрезанной и исколотой спиной, и девушка в выцветших джинсах и пончо. Кольцо зрителей вокруг этой пары было самым плотным.

Кто знает, о какой профессии мечтал когда-то этот парень, но в том, чем он занимался теперь, уже виделся профессионализм. Это чувствовалось хотя бы по тому, как он «выкачивал» деньги из зрителей. Нервной, мечущейся походкой двигался он по кругу и хриплым голосом кричал в толпу: «Сто франков! Мое представление стоит сто франков! Будут сто франков — начну работать, не будут — катитесь к чертовой матери!»

Франковые монеты бросали неохотно и скудно. Девушка поднимала их, укладывала на бамбуковую циновку в аккуратные столбики, тут же сообщая напарнику точную цифру собранной суммы. «Сорок три франка! Но этого же мало! — возмущался «факир». — Вы слышите, черт вас подери! Осталось еще пятьдесят семь франков! Итак, жду сорок четвертый!»

Когда ручеек монет иссякал окончательно, парень хватал деревянную миску и обходил с нею публику, выкрикивая проклятия. «Бездельники, скупердяи, гнусные жадины!» — какими только определениями не награждал он зевак, однако никто не обижался, никто не уходил, наоборот, крики привлекали новых зрителей, некоторые из них швыряли монеты. Видимо, таковы были законы жанра, и обижаться на них не имело смысла.

Да и грех, действительно, обижаться на того, кто калечил себя, ложась голой спиной на битое стекло, взгромоздив на себя восьмерых добровольцев из публики. Едва трюкач вставал с земли, как тут же начинал следующий аттракцион: отхлебывал из пластмассовой банки керосин, а потом изрыгал гейзер пламени или же давал добровольцам из публики опутать себя цепями, скрепить их дюжиной замков, а потом срывал узы, корчась от напряжения.