Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1979 год

Как-то, отыскивая разбредшийся скот, я оказался у самой пещеры хозяина Цаган-Хайрхана — снежного человека. Вспомнив рассказы дяди об обитателе этой пещеры, я с опаской, но и с любопытством заглянул внутрь. Пещера была пуста, земля покрыта толстым слоем овечьего помета, в углу белели кости. На стене виднелись какие-то надписи, местами стершиеся.

Спускаясь в долину, я пытался увидеть следы снежного человека, но тщетно.

Как-то ночью, когда мужчин в доме не было, мы с мамой сидели у очага. На улице поднялась сильная пурга, слышно было, как ветер бешено трепал края войлока. Я прижимался при каждом порыве ветра к маме, как избалованный ягненок.

Вдруг мама прислушалась к чему-то, и я явственно почувствовал, как часто забилось ее сердце. И услышал протяжный жуткий вой, который перекрывал звуки пурги.

— Слышишь, сынок, это на вершине Боохоя лает Горная собака...

— Что за Горная собака? — уже успокоенно спрашиваю я маму.

— Имя ее называть нельзя, — испуганно шепчет мама. — Когда эта собака слышит женский крик — она так трясется от смеха, что слышно, как весело похрустывают ее ребра, а когда услышит голос мужчины, так задрожит от страха, что ее ребра хрустят с перепугу.

— Но я же мужчина, — пытаюсь пересилить страх.

Мама тем временем достала из сундука мягкую, как шелк, шкурку трехмесячного ягненка и несколько кусков белого войлока.

Дверь юрты распахнулась, впустив клубы холодного воздуха и снега. На пороге появилась соседка — добросердечная бабушка Бувэй-эджи. Она прошла в правую сторону юрты — женскую половину — к задернутой пологом кровати. Бувэй-эджи насыпала перед кроватью высушенный овечий помет, хорошо хранящий тепло, покрыла сверху войлоком в несколько слоев, а потом шкуркой ягненка и уложила маму на кровать. Потом сказала мне: «Иди, сынок, посчитай лошадей на улице». Это значило, что мне, мужчине, нечего делать сейчас в юрте.

Вскоре нашу старенькую юрту огласил крик моего новорожденного брата. А это значило, что теперь у меня к заботам о козлятах и ягнятах прибавятся заботы о младенце. В монгольской степи старшие дети всегда опекают младших. Я так долго ждал, что появится младший братишка, что мне показалось: от этого первого крика исчез вой пурги и волков. Это случилось в феврале, накануне Цаган-Сара — монгольского Нового года.

В Цаган-Сар жители нашего хотона надевали праздничные дэли, нарядно подпоясанные оранжевыми хадаками, и, захватив вареную баранью грудинку, борцоки — кусочки теста, сваренные в жире, и молочную водку, направлялись к вершине горы, а потом ходили угощаться друг к другу.

Целый день и целый месяц животноводы празднуют Цаган-Сар — Новый год, радуясь тому, что кончилась зима; готовятся к наступающей весне, к окоту и приплоду скота.

Для монгола скот пяти основных видов — овцы, козы, верблюды, коровы и лошади — основа жизни и благополучия. Все, что окружает скотовода, и все, чем он пользуется и живет, дает ему скот. Потому и любит монгол животных. А коня просто боготворит.

Весеннее кочевье

Мой дядя слег незадолго до того, как началось весеннее кочевье. За день до смерти он положил руку мне на голову и сказал: «Сынок, ты уже не семенишь позади, а выравниваешь свои шаги с мужскими...»

Ранней весной по единственной утоптанной тропе караваны наших верблюдов потянулись к озеру Хяргас-Нур. Когда мы достигли хребта Тогтохып-Шил, навстречу подул сильный, сбивающий с ног ветер. Холодный и порывистый, он как будто хотел остановить меня: «Воротись назад, мальчуган! Тебе здесь нечего делать. Вперед идут только мужчины!..»

Но, сжав зубы, я упорно шел вперед с караваном. Первый хребет позади...

За этим хребтом, первым в моей жизни, осталось мое детство. Может быть, немного раньше времени. Но в Монголии считают: «Мужчиной становятся тогда, когда рука дотягивается до луки седла, а нога — до стремени».

Уставшие, голодные, мы спустились в долину Хяргас-Нур. Нас встретил запах дыма и домашнего очага. Перед нами появилась старая женщина. Она поднесла путникам горячий монгольский чай в большом медном кувшине, обернутом войлоком.

— С благополучной перекочевкой! Да будет вам белой дорога! — говорила она, разливая чай по деревянным пиалам, вырезанным из корней березы. Так всегда встречают тех, кто идет па весенние пастбища. Ведь любая перекочевка — тяжелое и сложное дело, кочевать можно только вместе. Не случайно говорят в пароде: «Когда идешь по одной дороге со всеми — забудь, что ты один!»

Но то был только первый перевал. Белая дорога вела нас дальше. ...Раздумывая о своем, я не заметил, как отстал от каравана. С испугом озирался я кругом. От моих ног, змеясь между холмами и отрогами, убегало несколько дорог — по какой из них ушел мой караван? Я закричал — мне вторило только эхо.

Затерявшийся среди холмов и гор, одинокий и голодный, я верил, что меня найдут. Меня действительно отыскали пастухи из нашего хотона. Они привезли меня в красивый поселок, где стояли большие белые дома с прозрачными окнами. Хотон этот назывался, как и озеро — Хяргас-Нур.

Старики сказали, что этой весной будет большая трава и хороший приплод скота. Довольство и благополучие войдут в каждую семью. Об этом они слышали собственными ушами от самого Аражава, который встает очень рано и успевает обойти весь мир и ложится спать лишь поздней ночью.

«Кто это такой, Аражав, который все знает и все всем объясняет?» — думал я.

Оказывается, это был небольшой ящик, величиной с плитку кирпичного чая. Когда его крутили за ухо, он гремел во всю мочь. А я, не зная, что такое «аражав» — старики так произносили слово «радио», — поражался, как этот великан мог поместиться в маленьком ящичке...

Игры в летнюю лунную ночь

Когда окрестности Цаган-Хайрхана оделись в зеленый наряд, люди погнали скот на сочные пастбища у его подножия. У нас говорят: «Если выберешь солнечное место для стоянки — три летних месяца будут счастливыми!»

На зеленом ковре пастбищ, словно белые пуговицы, виднелись юрты, рассыпались отары овец Весь мир казался мне нарядным. Надел свой новый дэли и я.

Для меня не было большего счастья, чем в новом дэли пойти играть в «цаган-модон». Лунной светлой ночью парни и девушки собираются, одевшись в лучшие наряды, на красивой полянке и играют, изображая белого верблюда, волка, лису, в прятки. Один из играющих с криком «Раз-два-три!» бросает палочку — «цаган-модон» подальше, в темноту. На счет «три» все бросаются ее искать.

Тот, кто первый находит ее в густой траве, с криком: «Палочка счастья у меня!» — быстро бежит к тому, кто бросил. Остальные кидаются к нему, пытаясь отобрать палочку. Так игра продолжается до рассвета. Бывает, что старики и старухи, разбуженные криками играющих, приходят к их хороводу с кумысом и сочными борцоками.