Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1980 год

В этой должности ему пришлось получать в Улан-Удэ новые теплоходы типа «Костромич». Легкие суденышки, приспособленные к рекам и мелким озерам, они не были оснащены навигационным оборудованием для плавания по такому строптивому бассейну, как Байкал.

— Но выбирать не приходилось, — рассказывал мне впоследствии Иванов. — Грузы росли рядом с верфью, как в международном каком порту. Уже прошли забереги. И в Северобайкальске выпал снег.

Конечно, Иванов повел на «Костромиче» перегруженную баржу в штормующий Байкал. В это время на озере уже не было ни одного судна Восточносибирского пароходства. Помощи ждать было неоткуда.

А Байкал расходился. Валы обрушивались на суденышко с каким-то стеклистым шорохом. «Обледеневаем», — догадался Иванов и приказал команде:

— Инструмент на изготовку! Чуть корка — скалывать без затяжки.

Он слышал удары ломиков, вздрагивал, точно волны окатывали его самого ледяным потоком, а сам держал рожки штурвала на курсе. Ориентиров не было видно за холмами туч. Приходилось напрягать всю память, вспоминая курс вождения судна вслепую, когда-то сданный с высокой оценкой во Владивостокском училище. А больше — соображать, какой давит ветер и откуда преимущественная волна... И держать суденышко на перекат, не вразрез чугунной волне, а чуть по фронту. «Костромич» переваливался через клокочущий гребень, зарывался в западину и вновь выскальзывал на гору. Но баржа за кормой на обледенелом тросе держалась хорошо. А на ней теснились такие новенькие, уютные, разноцветные вагончики.

«Сколько же в них разместится народу? — начинал подсчитывать Иванов. И тут же остерегал себя: — Рано считаешь! Не разевай рот... Остойчивость можно потерять в минуту».

И капитан жестче сжимал штурвал, приникнув к стеклу смотрового окна, пытался хоть на секунду разглядеть в небесном шторме знакомые вершины Прибайкальского хребта.

«Да вот же она, — чуть не вышиб он лбом стекло. — Белая шуба на широких плечах...»

На миг туча вновь поглотила Даванский перевал, но твердыня Прибайкалья прорвалась сквозь серую облачность. А далеко впереди, внизу, блеснул и огонек.

— Курлы! — закричал в дверь матрос по кличке Бабай. Сейчас он и впрямь был бабаем: на бороде сосульки, грудь нараспашку, и оттуда курился парок под каждый вдох. — Идем точно на поселок.

— Еще пилить да пилить! — осек его Иванов.

Но сам ощутил словно дно под ногами. Теперь уже берег не только манил, а, казалось, помогал чем-то устойчивым, надежным и жилым.

— Как видишь, по всем правилам народился новый флот на Северном Байкале. — Как бы приводя себя в порядок после шторма, Иванов провел рукой по волосам, в которых вихрились белые барашки. — Разрастается не по дням, а по часам. Суда выходят на Верхнюю Ангару, забрасывают грузы к самому Северо-Муйскому хребту.

— Выходят? — переспросил я. — А ты что же, Юрий Петрович, отстранился?

Он покрутил головой на прочной, словно кнехт, шее. И сразу в моем кабинете, заставленном книжными полками, ощутился сквознячок.

— Ну, это как сказать. Перешел в судоходную инспекцию. На всем Северном Байкале слежу за порядком на флоте.

— Опять на хлопотное дело?

— Да еще какое!.. Всякие объявляются капитаны, команды, снабженцы... Некоторые как в набеге. Приходится иной раз брать за форштевень.

— Только сильнее, Юрий Петрович, заявлять о себе надо. Сиреною, как на судах.

— Как мой боцман с Тихого океана, — добавил гость, и улыбка растеклась по его лицу упругими волнами.

Геннадий Машкин Фото А. Лехмуса

Мягкие очертания покрытых летающим снегом холмов финской Лапландии. Говорят, где-то здесь, за одной из синих гор, обитает в ожидании своей поры Новый год. Именно отсюда, гласит легенда, берет начало его путь по Земле.

Многие десятилетия царский режим, распространявший свою власть и на Финляндию, побуждал лучших сынов этой страны к борьбе за независимость. И час этот наступил, но не по воле сказочного лапландского Деда Мороза...

31 декабря 1917 года одним из первых своих декретов революционная Советская Россия признала государственную независимость Финляндии. Понятно, почему с особой благодарностью финны чтут и помнят того, чьей рукой был подписан этот документ подлинно революционного гуманизма.

...Из финской рабочей печати я знал, что подготовка к 110-летию со дня рождения Владимира Ильича Ленина в стране развернулась уже давно. Обновлялись экспозиции музеев и мемориальных комнат, связанных с пребыванием Ленина на финской земле.

Еще в Москве я запасся телефоном человека, который, более чем кто-либо другой, помог бы мне в сборе материалов. Это Тимо Карвонен, кандидат исторических наук, секретарь по вопросам просвещения общества «Финляндия — Советский Союз». Он, сказали мне, держит в руках все ключи от волновавшей меня темы: «Ленин в Финляндии». Ключи у Тимо оказались не фигуральные, а самые настоящие: с их помощью он открыл дверь мемориальной комнаты Ленина — помещения, с которым связана одна из страниц пребывания Владимира Ильича в Хельсинки.

...Больше всего я боялся, что не застану Тимо Карвонена. Но вот после нескольких длинных гудков на другом конце провода — голос Тимо.

— Из Москвы приехали? Ладно, если вам недолго добираться, я подожду.

Встретились. Карвонен — в скромной синей блузе, коренастый, улыбчивый. Разумеется, дел невпроворот, но полчаса-час уделить мне он сможет. А чтобы не терять времени напрасно, Тимо вынимает связку ключей, и мы переходим через дорогу к дому, на стене которого — мемориальная доска.

О том, что в конце августа 1917 года Владимиру Ильичу вновь довелось искать убежище от охранки Керенского в Финляндии, известно из книг, написанных и финскими, и советскими авторами. На этот раз Ленин трижды менял в Хельсинки свое местонахождение. Знал я и о том, что надежным убежищем послужила Владимиру Ильичу квартира финского социал-демократа, полицмейстера Густава Ровно. И вот я у дома № 1 по улице Сёрняйстенрантатие, в старом рабочем районе Хельсинки.

Именно здесь и жил Г. Ровно. Был он рабочим, а в полицмейстеры попал так. В апреле 1917 года рабочие организации избрали его начальником милиции Гельсингфорса, как тогда называлась столица Финляндии. А бывший в то время полицмейстером фон Шрадер, узнав о том, что власти под нажимом рабочих утвердили «пролетария» его заместителем, оскорбился и ушел со своего поста. Пришлось рабочему Густаву Ровно возглавить полицию.