Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1980 год

— Ну вот и все, — улыбаясь, сказал Густаво, когда за дверями скрылся последний посетитель. — Извини, что заставил ждать, но здесь такой порядок. Несколько лет назад я столкнулся с недоверием индейцев к Центру вообще и к персоне нового директора в частности, — он шутливым жестом показал большим пальцем на себя. — Тогда я решил не закрывать двери кабинета во время приема посетителей, позволил входить сюда всем и слушать, о чем идет речь. Это в общем-то неудобно, но зато все знают, что никаких тайных сделок я не заключаю, занят делом, кофе не распиваю. Заодно уясняют, чем мы можем помочь...

Забот у Центра много. Под его патронажем находится 107 общин индейцев науа, говорящих на языке науатль, и пополока, с общим населением около 35 тысяч человек. Науа, как полагают, потомки воинственных ацтеков. Пополока ведут род от древних ольмеков. В этой зоне они до сих пор живут общинами по 150—200 семей, почти не смешиваясь друг с другом.

Два года потребовались Густаво и его помощникам, чтобы завоевать доверие индейцев, показать им, что Центр действительно хочет содействовать им. Тогда, наверное, и родилась традиция «открытых дверей». Сейчас Густаво было чем гордиться. Он с удовольствием показывал на разложенной на столе карте селения, где были построены школы, организованы медпункты, магазины, кооперативы, проведено электричество, проложены дороги, построены спортплощадки...

— В ведении Центра 107 общин. А сколько поселков не охвачено вашей деятельностью? — решился я на вопрос.

— Сто десять, — был ответ.

— Как так? Еще столько же?! — Я не мог скрыть удивления.

— Видишь ли, это больная для нас проблема. Центр помогает лишь тем индейцам, которые говорят на науатль или пополока. Таков наш статус. Если же индейцы говорят на испанском, как в тех 110 общинах, то их считают уже вполне «цивилизованными» и полагают, что помощь им не нужна. Это, конечно, не так, но изменить сложившийся порядок трудно. Да и средств не хватает на все...

— А приходилось ли вам, как работникам Центра, выступать в качестве защитников индейцев? — спросил я, по опыту зная, что ни одно мероприятие на благо индейцев в Латинской Америке не обходится без столкновения с многочисленными авантюристами, мошенниками, беззастенчивыми коммерсантами, да и просто бандитами, для которых индейская община все равно что торговый парусник для пиратов.

Густаво, однако, не понял вопроса. И тогда я рассказал ему о том, как латифундисты в Южной Америке сгоняют индейцев с обработанных земель в сельве, как отнимают урожай, силой заставляют работать на себя, как обсчитывают их перекупщики...

— У нас в зоне такого быть не может, — сказал Густаво. — Наделы земли быстро оформляются юридически, индейцы сами избирают руководство общиной, у них есть даже собственная полиция. Что касается перекупщиков и мошенников, которые спаивают крестьян и скупают за бесценок урожай, то такое бывает. Но и здесь Центр не остается безучастным. С перекупщиками боремся...

Вам, наверное, будет интересно познакомиться с самой далекой от цивилизации общиной, — сказал Густаво. — Вот здесь, — он показал на карте, — пожалуй, наиболее труднодоступная. Дороги туда нет. На машине доедете до перевала, а там верхом на лошади часа четыре по тропе...

— А чем отличается эта община от, скажем, этой? — Я наугад показал на значок населенного пункта почти рядом с прочерченным красным карандашом шоссе.

— Ничем, — сказал Густаво.

Ответ был неожиданным.

— Вы хотите сказать, что близость дороги не влияет?

— В данном случае нет. Это только на карте близко. Но от шоссе до поселка общины километров шесть по грунтовке, и проехать сейчас на машине еще можно. Но через несколько дней пойдут дожди, тогда туда тоже только верхом можно будет добраться. Так что положение тех и других жителей одинаково.

«Нет, не поеду я на лошади, — подумал я. — Во-первых, наездник я никудышный, а во-вторых, так интереснее. Ведь шоссе всего в шести километрах!..»

Утром мы отправились в Соготегойо. По асфальту машина шла быстро, обгоняя грузовики, колесные тракторы с прицепами, крестьянские повозки, запряженные лошадьми и мулами... Местность равнинная, вдоль дороги невысокий кустарник, за ним деревья повыше. Мачты высоковольтной линии... От дороги в редкий лес уходят тропинки. Мужчин почти не видно. Попадаются лишь женщины. Они идут босиком, в руках — мачете, на голове — поклажа. Несут тюки, корзины, даже ведра с водой. Артуро поясняет: здесь так принято. Мужчины носят груз только на плече. Если у индейца поклажа на голове или на спине, если даже он тащит что-то в руках, будут смеяться: «баба».

Теперь нас в машине пятеро: Артуро, я, шофер — парень лет двадцати, два инструктора из местных индейцев. Им обоим лет по двадцать пять — в Центре, кстати, работают в основном молодые мексиканцы. Один знает пополока, другой объясняется на науатль. Густаво послал их в поездку на тот случай, если придется разговаривать с кем-нибудь из индейцев, не знающих испанского. По ходу дела, правда, выясняется, что говорящий на пополока с жителями Соготегойо если и сможет объясниться, то с трудом. Диалект не тот...

Оба инструктора, перебивая друг друга, комментируют для меня то, что мы встречаем в пути. Нагоняем двух индеанок — старую и молодую. Каждая несет на голове ведро. Старая в длинной юбке, выше пояса все открыто ветру и солнцу. Молодая в короткой юбке и цветастой кофточке. Ребята тут же объясняют: в общинах все время спорят на моральные темы. Матери и бабушки стыдят дочек, что те носят короткие юбки, а молодежь корит старших за открытый бюст. У каждого поколения свои нравы...

Проезжаем дорожный указатель «Чакалапа в 20 километрах» и останавливаемся. Слева от дороги работают бульдозеры, лежат большие трубы, экскаваторы выбирают траншею.

— Газопровод тянут, — поясняет Артуро, хотя это ясно и так.

Я выхожу из машины. Разрытая красная земля среди зеленых зарослей, ярко-желтые мощные машины, несколько рабочих-индейцев в касках под большим зонтиком от солнца... Один обедает, разложив снедь на трубе. С другой стороны трубы две девочки — дочки — ждут, когда отец закончит трапезу...

Мы отправляемся дальше. Теперь мои попутчики говорят о нефти. Все больше индейцев из общин бросают землю, уходят на заработки, нанимаются на строительство. Земля устала. Нужны удобрения, знания, как их использовать. Чтобы прожить с семьей, требуется все больше денег. На строительстве платят много, но цены на продукты растут. Цены на землю тоже растут. Теперь один гектар стоит тысяч пятнадцать песо. Но крестьяне этого не понимают или не хотят понять. Землю продают и уходят. Им не до финансовых расчетов. Голодно.