Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1980 год

Еще вчера вовсю палило солнце, по улицам бежали ручьи, отражая апрельскую непорочность неба, со звоном рушились сосульки с крыш, а уже сегодня погода круто повернула к декабрю. Низкие, угрюмые облака занавесили весь горизонт. Кварталы Нагатина и Люблина, портовые краны, горы песка и щебня, озябшие катеришки на реке — все растворилось, померкло в стылой, промозглой слякоти.

Шагая по раскисшей земле, я вспоминал, что район этот назывался когда-то Котлами. Были, значит, такие деревеньки — Верхние Котлы и Нижние Котлы, типичные подмосковные деревеньки с раздольными картофельными полями, скрипучими колодцами и голосистыми петухами, которые, случалось, перекрикивали пароходные гудки. Котлы приказали долго жить: развивающийся город поглотил их бесследно, оставив на месте бывших полей многоэтажные корпуса домов, предприятия, лезвия асфальтовых дорог. Говорят, что когда в Кремле в 1606 году убили Лжедимитрия I, то труп его привезли именно сюда, в Котлы. Здесь его сожгли, пепел заложили в пушку и выстрелили в ту сторону, откуда самозванец ворвался в русскую столицу...

Я шел к набережной Москвы-реки, преодолевая напор настырного ветра пополам со снегом. У береговой стенки — напротив Южного грузового порта — меня, как условились, поджидал речной толкач РТ-324. Рулевой-моторист, прыткий, разбитной парень, приняв меня на борт, от души рассмеялся: «Апрельский дед-мороз». А капитан судна Владимир Владимирович Федоров поспешил успокоить:

— Это еще ничего... А вот лет десять-пятнадцать назад что было — страшно вспомнить. Сплошные ледяные поля, снежные заряды несколько суток и шуга. Дурная была река, опасная. — Он привел меня в рубку, окинул быстрым взглядом: — Да вы раздевайтесь, сушитесь. У нас здесь тепло. — И спустя несколько минут прибавил, выводя толкач на середину реки: — До Западного порта пойдем. С баржей и против течения... Между прочим, это часть будущего олимпийского маршрута. Отсюда, с Южного вокзала, и до самого Крылатского будут курсировать прогулочные теплоходы для участников и гостей Игр. Вниз и вверх по матушке-Москве... — Не отрываясь, капитан смотрел в окно, по которому с яростным скрипом ходил «дворник», счищая ошметки мокрого снега...

Сквозь частокол речных кранов едва просматривался Южный порт — главные водные ворота Москвы. Мимо пробегали залепленные снегом буксиры и катера, толкая впереди себя порожние баржи. Еще дальше, в затоне, грудами грязного хлопка покоились ледяные поля: берега лежали в плоских серых оплывах песка и глины... Это была незнакомая мне река, незнакомый дальний район столицы, в котором лично для меня не существовало дорогих сердцу ориентиров памяти...

У стоявшего на середине реки землесоса, который добывает песок со дна реки, мы приняли тысячетонную баржу с грузом, подцепили ее к носовой «части толкача, и путешествие началось. Груз предназначался для олимпийских объектов столицы.

Каждый из моих спутников знает свои обязанности, каждый отвечает за свое дело на судне. Кто-то стоит за дистанционным пультом управления, кто-то счищает снег с палубы, копается в моторе, кто-то читает, пьет чай, балагурит, выкладывая все новые и новые бывальщины и небывальщины, а река, как одушевленное существо, живет в своих глиняных и песчаных берегах, в ленивой, безучастной дреме, и кажется, нет ей никакого дела до людей.

Наверное, она текла так и восемьсот с хвостиком лет назад, еще в эпоху боярина Кучки, поставившего свой терем на одном из семи «приглядных» холмов и проявившего дерзкую непочтительность по отношению к будущему основателю Москвы Юрию Долгорукому. Летописцы утверждают, что строптивый боярин всячески сопротивлялся превращению своей вотчины в будущий стольный град, но «попротивничать» князю так и не сумел, а потому убрался подобру-поздорову… «Юрий Владимирович, — говорится в «Повести о начале Москвы», — возходит на гору и обозрев с нея очима своима семо и овамо по обе страны Москвы-реки и за Неглинную, и возлюби села оны, и повелевает на месте том вскоре соделати мал древян град, и прозва и званием Москва-град по имени реки, текущая под ним».

Оставила ли река память об этом событии? Конечно, оставила — обломки гончарной посуды и женских украшений, рукоятки мечей и истлевшие лоскутки одежд хранятся в Историческом музее и Музее истории и реконструкции Москвы. Сомнительно, что находки XII века будут продолжаться и в дальнейшем: русло и берега Москвы-реки изучены вдоль и поперек. Однако историки и археологи не теряют надежд заполучить новые видимые свидетельства той эпохи. Капитан-дублер Слава Невмянов сказал, а капитан Федоров подтвердил, что и сейчас речные такелажники поднимают со дна реки вместе с жидким илом старинные монеты, пуговицы от камзолов, чугунные ядра, наполеоновские шлаги, пушечные лафеты.

...Клубится, как прошлое, река, оставляя за кормой пенный извивающийся след, в нем тонут сейчас одинокие снежинки. Небо над Москвой понемногу расходится, дали проясниваются — весна, кажется, снова обещает стать весною... Плавно обтекая берега, РТ-324 проходит мимо бетонных причалов, кранов, складских помещений. Тянутся огромные заводские корпуса, высоченные трубы, серебристые кубы нефтехранилищ... Когда-то здесь простиралась изрытая болотистая равнина с зараженной почвой и отравленным воздухом. А теперь это территория ЗИЛа, бывшей Тюфелевой рощи, где первые богатеи России братья Рябушинские построили автомобильные мастерские АМО: здесь собирали грузовики из частей, закупаемых за границей. Но пришла революция, и мастерские стали достоянием рабочей власти. Правительство приняло решение построить крупный автомобильный завод с новейшим оборудованием. Создавая на месте АМО автоград, строители шутили: «К старой пуговице пришиваем новый пиджак». На праздничную демонстрацию в честь 7-й годовщины Великого Октября рабочие вывели первые десять советских грузовиков. Они пели только что сочиненную песню: «Разгромили Рябушинских, разогнали всех господ и на Ленинской слободке свой построили завод...»

Река делает крутую излучину, и на правом пологом берегу я вижу замоховевшие деревянные сваи-надолбы — размокшие и кое-где иссохшие до трухи остовы бревен, уходящие в воду. О них плещет сейчас наша волна. Надолбы, подсказывает капитан, безусловно, давнего происхождения: вероятнее всего, здесь когда-то были причалы, транзитные, перевалочные пункты, где товары, следовавшие с Оки, перегружали на плоскодонные, тупоносые московские павозки.

Да, да, был такой термин, нигде, кроме Москвы, не употребляемый, — павозки. И было здесь свое судоходство, не имевшее аналогов ни на Волге, ни на Днепре, ни на северных реках. Были свои сгонщики (мастера судовождения), свои коноводы, свои водоливы (лоцманы). И свои суда, трудовой стаж которых измерялся не годами, а «водами». «Крепость и годность барки, — говорилось в старом речном справочнике Москвы, — определяются не числом лет, которые она прослужила со времени постройки, а числом вод (навигаций), которые выдержала».