Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1980 год

— Раньше мастеров много всяких было, — рассуждал Павел Алексеевич. — В былые времена, я как-то подсчитал на досуге, крестьянин волей-неволей должен был уметь построить и смастерить около пятисот разных строений и обиходных вещей — от избы и мельницы до ложки и игрушки.

Самому Павлу Алексеевичу учиться не довелось. Зато жизнь научила его понимать пластические свойства глины и создавать из нее глубокие художественные образы. После недавней смерти гончара и игрушечника Ивана Васильевича Зайчикова Павел Алексеевич остался единственным мастером, продолжающим традиции сусанинской глиняной игрушка.

Свистульки Иванова — фигурки людей и животных, покрытые глазурью зеленовато-болотного отлива, без каких-либо намеков на роспись. Прежде они не превышали по высоте 8—9 сантиметров, но в последнее время, когда работами Павла Алексеевича заинтересовались художественные салоны, он по просьбе искусствоведов стал лепить игрушки гораздо крупнее — до 14—17 сантиметров высотой. Такая «гигантомания» в некоторой степени оправдана тем, что в наше время игрушка народных мастеров уходит из мира детей в мир взрослых, превратившись в камерную скульптуру. И все-таки нельзя не признать, что с увеличением размеров свистульки немало потеряли в своей выразительности. Механическое увеличение масштабов повлекло за собой нарушение сложившегося образа. В течение многих столетий модулем при изготовлении глиняной игрушки служила именно кисть ребенка. Ребенок должен свободно держать свистульку в руке.

Круг сюжетов сусанинской игрушки невелик. Помимо фигурок куклы, коня и птицы, встречаются мужичок с гармошкой или балалайкой, собака, баран, олень, гусь, петух. Реже можно увидеть животных, которых трудно отнести к какому-либо зоологическому виду. Фантазия народных мастеров уводит их порой довольно далеко от реальности. Фигурки стоят на трех точках опоры — две передние ноги и хвост-свисток.

Конь немного напоминает своего шахматного собрата. Его по-лебединому выгнутая шея заканчивается тонкой головкой с длинными ушами и глубоким вырезом рта. Глаза намечены двумя проколами спицы, туловище, пара ног и хвост-свисток почти точь-в-точь такие же, лак у гуся или оленя. Только шея и голова конкретизируют родство фигурки с реальным прототипом. Палочкой-спицей на шее прочерчены по сырой еще глине полоски, изображающие гриву, а на туловище брошен орнамент, похожий на «елочку». Благодаря этому простейшему декору конь выглядит празднично-нарядным, поэтически-сказочным.

Сусанинская птичка вылеплена в той же условной манере. Поставьте, например, эту остроносую пичужку рядом с собачкой, закройте рукой их головы, и вы не отличите фигурки друг от друга...

Кукла Павла Алексеевича — предмет особого разговора. Стоит она уверенно, несколько важно, может быть, даже выглядит чопорной. Руки у нее либо подняты вверх, как на изображениях женщин в орнаментике северной вышивки, где женщина с воздетыми к солнцу руками-гребнями олицетворяла культ домашнего очага, либо вылеплены «кренделями», «руки в боки». Голова украшена очень высоким кокошником. С шеи на грудь спускается большое ожерелье. Стан охвачен тонким пояском, испещренным вертикальными вмятинами. Подол платья украшен «елочками», разделенными вертикальными царапинками. Лицо как гротескная маска. Однако мастер вряд ли стремился к гротеску. Довольно длинный тонкий нос не так уж и далек от характерного костромского типа носов. А намеченные маленькими ямками-дырочками глаза совсем не отличаются от глаз сусанинской глиняной лошадки или птички, где не может быть и речи о гротеске. Голова куклы увенчана крутым завитком, изображающим свернутую в пышный пучок косу...

Сегодня свистульки Павла Алексеевича — непременные участницы всех более или менее крупных выставок изобразительного фольклора. Но — увы! — искусство костромских гончаров, лишь недавно открывшееся людям, может уйти безвозвратно, не продолжив себя. А ведь мы знаем, как возрождали филимоновскую, каргопольскую или дымковскую игрушку, чтобы не потерять ни одной ниточки в пестром ковре традиционного народного искусства

Геннадий Блинов

Фото В. Орлова

Великие корсиканцы

Если уж вы попали на Корсику, надо, конечно, прежде всего посмотреть наполеоновские места.— Это было первое, что сказал встретивший меня в порту Аяччо Жюль Родье, сотрудник одной из французских туристских компаний. Лавируя в толпе туристов, заполнивших причалы в ожидании автобусов, мы выбрались на набережную. Машина Жюля с включенным мотором стояла чуть не посреди мостовой.

— У нас здесь такие же проблемы со стоянками, как в Париже. Можно час проездить вдоль тротуаров, но так и не найти стоянки. Поэтому приходится оставлять машину на мостовой, — пояснил Жюль.

«Ситроен» резко рванул с места и ловко втиснулся в многоцветный поток автомобилей, который с изматывающей неторопливостью, замирая у светофоров, тянулся по набережной.

— С чего начнем? — спросил я.

— Думаю, стоит проехать по проспекту Наполеона, заодно посмотрите город.

На дверях кафе, ресторанов, бистро таблички, предназначенные для иностранных туристов: «Здесь говорят по-немецки, по-английски, по-испански». Словом, обычная главная улица обычного не слишком крупного французского города. Некое своеобразие ей придают лишь неизбежные для корсиканских городов пальмы, шелестящие темными листьями, да легкие решетчатые ограды и сверкающие белизной стены зданий, построенных в «колониальном» стиле.

Недалеко от проспекта Наполеона, в пяти минутах ходьбы от порта, на площади высится монументальное сооружение мрачно-серого цвета.

На внушительных постаментах все пять братьев Бонапарт (Наполеон, конечно, в центре), увенчанные лавровыми венками, в древнеримских тогах. В расположенных поблизости магазинах и лавках поистине необозримое море сувениров. Излишне говорить, что все они посвящены Наполеону, начиная от зажигалок, брелоков, открыток и кончая фарфоровыми сервизами с портретами императора и его матери Летиции Бонапарт. Кстати, трудно сказать, кого корсиканцы чтут более — Наполеона, которого они все-таки считают наполовину иностранцем (его отец был выходцем из Италии), или Петицию, стопроцентную корсиканку, урожденную Рамолино.

Как-то утром мы с Жюлем отправились к другому памятнику. Солнце стояло уже высоко и пекло в полную силу, обливая лучами одинокую фигуру императора на вершине высокого холма. Возле монумента и на лестнице, ведущей к нему, было безлюдно и тихо. Но спустя час-полтора холм уже кишмя кишел туристами, а внизу ежеминутно подъезжали все новые автобусы многочисленных туристских компаний. Разноцветная толпа поднималась по лестнице. Сновали фотографы, ловкие продавцы сувениров, бойко рекламировавшие свой товар.