Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1982 год

Еще фотоснимок: Рейнгольд Морицевич Глиэр.

— Ваш Глиэр — наш Глиэр,— сказал Эрнст Гевиннер и перевернул портрет. На обратной стороне выписана вся родословная советского композитора: его предок — мастер по валторнам Эрнст Мориц Глиэр — работал в «Звенящей долине».

Миллионы инструментов, созданных непревзойденными мастерами Фогтланда, звучат сегодня во всем мире. Вот они — истинные миллионы Маркнейкирхена и Клингенталя! Почти в сто стран идет продукция народных музыкальных предприятий ГДР.

Неподалеку от Дрездена я была на одном из концертов ежегодного цикла, который называется «Серенада». Прославленный Дрезденский симфонический оркестр регулярно выступает в старинном пригородном дворце. Исполняется музыка немецких композиторов.

Прямо под колоннами дворцового портика, у ступеней, спускающихся в парк, размещаются музыканты — полный состав Дрезденского симфонического оркестра. Перед ним рядами — легкие складные стулья для слушателей. Стулья белые — дань филармонической традиции. Собирается публика — строгие, знающие ценители. Наступает тишина. И рождается музыка. Она уходит в аллеи старого парка, где солисту пытается вторить птица. Никого это не отвлекает. Музыка под открытым небом становится частью природы, словно воды плавно текущей Эльбы...

Устраивают концерты, конечно, и во внутреннем дворике старого бюргерского дома в Маркнейкирхене, где ныне разместился музей музыкальных инструментов. Какие только виртуозы-солисты тут не выступали!

...С улицы — дом как дом. Два этажа, мансарда. Ступени от мощеной улицы ведут к входу. Но подойдешь, прислушаешься — дом звучит, поет...

У входа — скульптура... нет, не исполнителя, а мастера, создателя инструмента. И фартук на нем рабочий. И волосы, чтобы не мешали, прихвачены тесьмой. Он откинулся на невысоком табурете — задумчиво смотрит на свою работу: то ли любуется скрипкой, то ли размышляет, где нужно нанести то «чуть-чуть», что сделает его инструмент самым прекрасным в мире.

На плите памятника надпись: «1677 год. В Фогтланде началось промышленное производство музыкальных инструментов».

Много лет назад город купил этот дом у какого-то бюргера, чтобы организовать в нем музей музыкальных инструментов. Задача ставилась самая практическая — гильдия ремесленников, выпускающих музыкальные инструменты, решила хранить здесь наглядные пособия для мастеров, их лучшие работы.

Сюда приводили учеников-подмастерьев. Да и сейчас приводят. Приходят сами мастера. Не для того, чтобы постоять у витрин. Нет, любой инструмент можно взять в руки, повертеть, потрогать, зарисовать. Послушать, как он звучит.

— Вы всем позволяете играть на экспонатах?

— Конечно, всем,— улыбается директор музея.— Всем, кто умеет.

Дом звучит... Есть здесь гостиные — тем исполняют музыку перед экскурсантами. Есть рабочие кабинеты — там сидят над чертежами и нотами специалисты. Есть и непарадные комнаты — мастерские. Здесь можно увидеть, как рождаются инструменты, как их делали мастера прежде, как делают теперь. Дом, где живут инструменты,— вот что это за музей. «То флейта слышится, то будто фортепьяно...» Нешумно из зала в зал проходят посетители.

— Вот посмотрите,— директор подводит нас к стенду, где размещены скрипки — кажется, сто, не меньше.— Вы видите разницу между ними? Я, признаюсь, тоже не вижу. А мастера, знаете, отличают каждую, часами рассматривают...

Как я ни всматривалась, разница почти неуловима. Разве что тут или тут?.. Уже во времена Страдивари скрипка отлилась в законченную, совершенную форму, но это вовсе не значит, что скрипичные мастера не ищут и не открывают все новые и новые тайны благородного инструмента.

Что касается Эрнста Гевиннера, то, конечно же, свою некомпетентность он преувеличил: директор музея в Маркнейкирхене энтузиаст своего дела, отличный знаток и по образованию — историк музыки. О каждом экспонате уникального хранилища он может рассказать целые истории.

— Вы знаете, когда Ойстрах учился играть на скрипке, оказывается, у него был инструмент из Маркнейкирхена, да, да!

— Посмотрите, какие аккордеоны! — В самом деле, удивительной красоты, праздничные, парадные инструменты.— Двадцать таких аккордеонов было изготовлено у нас, в Клингентале, после окончания войны — в подарок советским воинам.

— А вот контрабас XVIII века. Совершенно уникальный инструмент. К нам приезжают со студии ДЕФА, чтобы делать точные модели таких редких вещей. Между прочим, он чудом уцелел, он раньше был в Дрезденском симфоническом оркестре...

— Хотите покажу курьезы? Вот трость. С ней прогуливался какой-то франт. Думаете, палка? Ничего подобного, слушайте!

И «палка» в руках Гевиннера превращается в сладкозвучную флейту.

— Раньше ведь транзисторов не было, хочешь слушать музыку — играй сам...

— А эта труба изготовлена у нас специально по заказу Верди — для исполнения его триумфального марша в «Аиде». Здесь — старинный бирманский народный инструмент. Министр культуры Бирмы был у нас в гостях, хотел купить для своего музея — таких инструментов, оказывается, у них уже не сохранилось. С трудом ему отказали...

— Как пополняется ваше собрание, за счет чего?

— В год поступает сто — сто двадцать новых экспонатов. Ведь как бывает? Приезжают специалисты, видят, чего у нас нет,— присылают. Вот азербайджанские народные инструменты, грузинские- Балалайку нам прислал один большой любитель музыки из Ленинграда. Гусли у нас есть, смотрите...

Более полутора тысяч экспонатов насчитывает сейчас эта коллекция. Маркнейкирхен расположен совсем не на стремнине туристских трасс, и тем не менее число посетителей музея, если считать с 1945 года, уже давно перевалило за миллион. Тоже миллион! Вот разгадка оживленного автобусного движения в этом городке.

— Сейчас у нас в год бывает до ста тысяч посетителей,— говорит Гевин-нер.— Если так пойдет и дальше, и второй миллион наберем очень скоро.

...И тут мы опять увидели Лорелею. Девушка в красных джинсах вошла в гостиную музея, присела за клавесин, и уже не стало кругом ни людей, ни автобусов за окном, ни самолетов в небе. Только музыка. Только пушкинские строки:

— Представь себе... кого бы?

Ну — хоть меня — немного помоложе;

Влюбленного — не слишком, а слегка...

— Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь...

Потом девушка пересела за другой инструмент, и под ее руками какой-то совсем старинной мелодией вздохнул орган. А потом за роялем прошлого века — конечно же, это было ясно! — сидел Шопен и о чем-то грустил, плакал, и ждал, и надеялся...

Вот совсем знакомое звучит в комнате — музыка Андрея Петрова.

Девушка переходила от инструмента к инструменту, от эпохи к эпохе.