Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1986 год

— А вот посмотрите сами.— Мастерица протерла узкой ладонью безукоризненно чистое поле нового подноса. Этот жест как бы предваряет чистую, аккуратную работу, когда даже пылинка — помеха. Здесь сказывается культура лаковой живописи, воспринятая некогда от мастеров Китая и Японии. Известно, что лучшие японские изделия из лака выдерживаются и сегодня до полного высыхания на плавучих баржах, вдали от побережья.

Легкий прищур глаз, на кисть взято немного красной краски, и на чистом поле подноса сделан красный подмалевок.

— Сейчас мы его немного подсушим, — поясняет Тамара, — зачистим, промаслим, пропишем лепестки, положим на них тенежку и бликовку, сделаем прожабинку, затем чертежку, нарисуем серединочку, а рядом положим приписки.— Тамара проделала все эти операции. Получилась красная роза, точно такая же, как на жостовских подносах.

— А теперь я нарисую наш тагильский цветок, — говорит Тамара, и в следующее мгновение я вижу то, что видела когда-то Бабаева, следя за кистью старой мастерицы...

Закончив рисовку, мастерица отставляет поднос и спрашивает, какой из цветков мне нравится больше.

Смотрю и не могу решить: оба по-своему хороши. И все-таки тагильский мне почему-то милее, ведь он мог исчезнуть навсегда...

— А что худояровский лак? Ищут ли его секрет? — спрашиваю я.

Тамара помолчала, передвинула на столе стаканчик, поправила в нем кисточки.

— Да, специалисты экспериментируют, ищут, но такой твердости и прочности, как у Худояровых, добиться пока не удается. Слышала я от стариков, что Худояровы покрывали подносы лаком в водяной бане. Может быть, в этом и состоял их секрет?

Как только сказала Тамара про водяную баню, вспомнился мне сказ Павла Бажова «Хрустальный лак». За большие деньги пытались немецкие купцы выведать рецепт изготовления тагильского лака. Да одурачил их тагильский мастер — с помощью бани, кстати...

Крепко берегли уральские мастера тайну «хрустального» лака. Так крепко, что канула она в века. Но верю, не бесследно.

Нижний Тагил — Москва

Е. Фролова, наш спец. корр. Фото А. Кулешова

Ему оставалось жить восемь минут. Ровно восемь и ни секундой больше. Кислород в баллонах заканчивался — об этом оповестила аварийная система.

Сначала он бежал, потом быстро шел навстречу огромному голубому светилу, что поднималось над размытым горизонтом. Наконец присел на сероватую прямоугольную плиту и задумался. Куда идти? Корабль-разведчик погиб, а он чудом остался жив.

Он сидел, тяжело переводя дыхание, пытался сосредоточиться и понять, почему так случилось — корабль погиб, а он жив...

«Атмосферы на планете практически нет, — привычно анализировал его мозг, — кислорода почти нет, а количество углекислого газа непрерывно увеличивается... О чем это я? — мелькнуло в голове.— Все информацию собираю? А зачем?..»

Рация на скафандре работала на полную мощность, посылая куда-то в пустоту сигнал SOS. Он давно бы ее выключил, но при угрозе кислородного голодания она работала автономно.

Диэню вспомнилась Дея. Чудесная Дея, которая снилась все эти долгие годы полета. Дея, с ее темно-зелеными лесами и голубовато-серыми, а подчас фиолетовыми морями. Вспомнилась старенькая мать, которая провожала сына в этот далекий путь. Он вспомнил и свою невесту Сету, золотоволосую ?, стройную, с лукавой улыбкой на губах.

«Сета! Через семь лет я должен был вернуться домой... Я попрощался тогда наспех — не знал, что это наша последняя встреча. Только хотел сказать: «Помни!», но не смог... Неизвестно почему, но не смог...»

Неожиданно Диэнь почувствовал словно бы легкое дыхание ветерка.

«Что это? Я же в скафандре... Наверное, умираю...»

Диэнь не боялся смерти. Ему было просто обидно, что материалы, собранные во время экспедиции, пропадут.

Диэню показалось, что он летит в неизвестность. Хотелось раскрыть глаза и бросить последний взгляд на планету, на ее огромное светило, но сил не было. Вдруг он почувствовал необыкновенную легкость. Попробовал подняться, встал, вскоре быстро шел снова на восход, где в дымке вырисовывались какие-то строения.

Дышалось свободно, легко. Показатель кислорода в баллонах... поднимался! Все еще не веря тому, что случилось, Диэнь ускорил шаг.

Вот уже перестала мигать красная лампочка, загорелась желтая, потом зеленая... Теперь кислорода хватит надолго. Строения на горизонте стали четче и уже не казались серыми, а приобрели приятный светло-зеленый оттенок.

«И все же почему я жив? Почему?»

...Планета доживала последнее тысячелетие. Когда-то давным-давно она приняла первых переселенцев с Земли, которые ринулись обживать космос. Здесь, на этой планете, люди прожили долгие сотни лет, пока неожиданная вспышка голубого светила не стала причиной ее медленной гибели. И тогда они решили лететь дальше. Диэнь не знал, что планета приняла сигналы бедствия, посылаемые рацией, ретранслировала их в открытый космос, а ему отдает остаток кислорода. Он был ее гостем, как те, память о которых она сохранила навсегда.

Скоро сюда прилетят земляки Диэня. Они не спасут обреченную планету, но каждый из них будет всю жизнь помнить о ней, как о матери, которая ценой своей жизни спасает жизнь сына.

Перевел с украинского А. Афанасьев

Уолтер Рэли (ок. 1552—1618) — мореплаватель, организатор пиратских экспедиций, поэт, драматург, историк, один из руководителей разгрома испанской «Непобедимой Армады» — все это соединялось в одном человеке мятежного духа и недюжинного таланта. Англичане, видимо, не без оснований приписывают сэру Уолтеру Рэли разгадку легенды об Эльдорадо. Публикуемые отрывки из романа современного английского писателя Р. Ная повествуют о последнем плавании Уолтера Рэли. Роман построен на документальных материалах.

Публикуемые отрывки из романа современного английского писателя Р. Ная повествуют о последнем плавании Уолтера Рэли. Роман построен на документальных материалах.

13 февраля 1618 года

Я пишу эти строки на борту флагманского корабля «Судьба», что стоит на якоре в заливе Пунто-Гальо — индейцы зовут его Куриапаном, — у юго-западной оконечности острова Тринидад.

Я веду дневник большую часть плавания; начал его в прошлом августе в шестидесяти милях от мыса Сент-Винсент, на двенадцатый день отплытия из гавани Кинсейла в Ирландии. Следовательно, я пишу его уже пять с половиной месяцев.

Не успели мы выйти из Кинсейла в Атлантический океан, как корабль дал течь, три матроса, посаженные за провинности в трюм, утонули.

Мне уже тогда следовало понять, что это плавание обречено. Проклято, если угодно. Пошло прахом с самого начала.