Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1986 год

Двенадцать лет назад я нашел на склоне ущелья Пагодрома (Буревестников), в четырех километрах от нашего нынешнего лагеря, обрывы морен мощностью до 50 метров. Изучение их рассказало о ранних этапах оледенения Антарктиды, отделенных от современности миллионами лет. Ведь антарктическое оледенение не только наиболее мощное, но и самое древнее из ныне существующих: оно возникло около 25 миллионов лет назад. Теперь с особой надеждой я посматривал на светлосерые породы, венчавшие уступ над озером Радок...

Загадочный район находился по другую сторону озера, как раз напротив нашего лагеря. Подняться туда в лоб по почти отвесным уступам невозможно. Оставался длинный путь в обход озера, крюк километров в двадцать пять. Вот если бы меня подвез на край плато вездеход, я бы уже нашел возможность спуститься и вернуться домой — по прямой, через озеро расстояние в два раза короче. При взгляде из палатки эти планы казались мне вполне реальными.

По утрам обрывы над озером озарялись солнцем и выглядели особенно эффектно. Заинтересовавшая меня серая толща была рассечена лощинами, и лежащий в них снег словно фосфоресцировал. Издалека казалось: белые клыки сияют в теле темной горы. Назвал я это место на вершине плато «Клыки дракона». Борису название понравилось. Будкин, конечно, только усмехнулся.

В прошлую экспедицию попасть туда не удалось. Вот и сейчас наша работа в районе озера Радок подходила к концу. Вездеход, спешивший к нам с аптечкой для Будкина, — это был последний шанс.

К счастью, свой маршрут Будкин проложил близ «клыков». Отлично! Значит, вездеход может подбросить меня по пути на плато, откуда за час-другой я доберусь до загадочных обрывов. Конечно, это нарушение экспедиционного правила, запрещавшего ходить в одиночку. Но ведь правила, известно, немыслимы без исключений. Я тут не первый и не последний. В своих прежних экспедициях мне часто приходилось работать одному. Меня даже прозвали Одиноким Бизоном. Везение, «пруха», как говорили в экспедиции, конечно, придает уверенности.

«Клыки» вызывающе глядели прямо на лагерь, сверкали с высоты, дразнили своей мнимой близостью и доступностью. И я принял решение.

Послышался гул вездехода. Я вылез из палатки. Зеленоватая машина показалась из-за горба ближайшей сопки. Словно жук-бронзовик полз по серым скалам, уступами спадавшим к нам в котловину. Не подвел Иван-вездеходчик, прибыл вовремя. Нужно не мешкая собираться в маршрут.

Будкин повертел в руках аэрофотоснимок, уточняя, куда меня нужно подвезти. Недовольно заметил, что это километра три крюк от его маршрута, но, очевидно, потрясенный тем, что я предложил ему «генеральское» место — рядом с водителем, самое теплое и удобное, — спорить не стал. А может, это так на него лекарство подействовало: ведь сразу горсть таблеток проглотил.

Я забрался вместе с помощником Будкина в кузов — темный деревянный короб с крохотным окошком под самой крышей, — и мы покатили. Сначала весело и гладко по снежникам, забившим верховья ущелья Пагодрома, а потом все тяжелей, с натужным гулом по каменным волнам антарктического оазиса. Сквозь оконце видно: карабкаемся вверх по склону. Слышно, как хрустят плитки песчаников под гусеницами. Машина задирает нос, словно встает на дыбы.

Неожиданно вездеход остановился, из кабины выскочил Будкин и полез в кузов, предлагая мне занять «генеральское» место. Он возьмет командование на себя только после того, как меня высадят. С чего бы такая галантность? Я озадаченно моргаю глазами и, взяв планшет с картой, залезаю на теплое, удобное место к Ивану. Тот берется за рычаги. Кричит, что ему мешать не надо, он сам разберется, где ехать. Нужно только указать конечную точку. Похоже, у него с Будкиным уже вышел какой-то конфликт...

Обзор из кабины не то что из кузова, где чувствуешь себя как в мешке. Вскоре мы вползаем в обширную котловину. По склонам ее рядами тянутся уступы, словно в гигантском амфитеатре. На дне голубеет озеро. Я кричу Ивану, чтобы он обратил внимание на эту первозданную красоту. Но он меня не понимает, трогает рычаги и направляет машину вверх по снежнику. Тут на пути должны вставать обрывы к озеру Радок. Оно длинным коленом вдается сюда с юга. Я показываю Ивану — сворачивать рано. Он машет рукой — ничего, разберемся. «Там пропасть!» — кричу я ему в ухо. Иван нехотя сдается. Вездеход, пробуксовав одной гусеницей, снова сворачивает в котловину.

Смотрю аэрофотоснимок. Он не ахти какого качества, да и масштаб мог бы быть покрупнее. В шестьдесят тысяч раз все уменьшено. Отыскать проход среди сопок по такой фотографии непросто. Но, пожалуй, можно сократить путь, склон не так уж крут. И я показываю Ивану — можно поворачивать. Вездеход снова начинает карабкаться в гору.

Дорога прескверная. Медленно одолевает вездеход подъем на плато. Валуны на пути крупные, приходится то и дело маневрировать. Жалко машину, да и от маршрута Будкина мы отклонились. Терзаясь угрызениями совести, кричу Ивану, чтобы остановился. До того «клыка», который меня интересует, километра четыре.

Иван останавливает вездеход. Я смотрю на часы — одиннадцать. «К восьми вечера, — говорю Ивану, — буду в лагере». Уверенно так говорю, благодушно. Отогрелся рядом с водителем, накопил сил. И, набросив на меховой шлем капюшон своей оранжевой штормовки, шагаю вперед.

После тепла кабины ледяной ветер особенно ощутим. Солнце сияет, но уже совсем не греет. Стоит середина февраля — антарктическая осень, вот и входят в раж стоковые ветры. Иду вдоль обрывов, прикрываю лицо рукавицей. Дыхание спирает от ветра, да и от волнения, ведь подо мной — «Клыки дракона»! Еще немного — и станет ясно, что за породы слагают вершину плато, почему они имеют свой особый цвет.

И тут меня начинают одолевать сомнения: реально ли вообще здесь, на высоком плато, найти разрезы ледниковых отложений? В антарктическом оазисе, подобном гористому острову в океане льдов, куда ни глянешь — скалистые сопки. Накопление морен обычно идет в понижениях рельефа, на дне долин, а они недоступны для наблюдателя. Вот когда Антарктида сбросит ледяной панцирь... Но ведь этого не дождешься. Такой процесс если и возможен, то лишь в масштабе геологического времени, по сравнению с которым человеческая жизнь — мгновение.

Конечно, придет пора, будут найдены эффективные способы проникать в глубины антарктических ледников, вести наблюдения непосредственно на подледном ложе. Но произойдет это, думаю, не так уж скоро. Пока же палеогляциологу приходится опираться на редкие находки в оазисах. Морены, открытые в ущелье Пагодрома, были в свое время счастливой находкой, но пока единственной.

Сдерживая нетерпение, я стараюсь не торопиться. Оттягиваю миг возможного разочарования. Подойдя к самому обрыву, гляжу на лежащее внизу озеро. Там сейчас работают гидролог Саша с Борисом, вертят ручку лебедки, поднимают батометры из глубины. Они уже, наверное, знают, какая температура у дна. Лед озера сверкает на солнце. Стекла моих горнолыжных очков исцарапанные, треснутые. Видно сквозь них плохо, но зато они защищают от ветра.