Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1986 год

Мы миновали одну живописную излучину, другую, и перед нами открылся крохотный, в цветах бугор посреди тайги, дружная стайка избушек и амбаров, прижавшихся почти к самой воде. Все население Мужикова спешило нам навстречу: Василий Васильевич Старцев, его жена, сестра жены и две лохматые собаки.

Еще в Паловой я был наслышан о том, что хозяин живет здесь безвылазно многие годы, и ожидал встретить хмурого нелюдима с недобрым взглядом, эдакого пустынника-анахорета, отрешенного от благ цивилизации и, быть может, даже чем-то обиженного жизнью. Но к нам спускался с берега бойкий старичок в белой рубахе, и глаза его лучились радостью предстоящей встречи. Руки его нетерпеливо тянулись к лодочному тросу, чтобы зачалить нас в удобную бухточку, и еще он кричал жене, чтоб побыстрее ставила обед: народ приезжий, чай, проголодался...

По дороге в избу я спросил у Василия Васильевича, как он живет здесь, чем занимается круглый год. Ведь какие нервы нужно иметь, чтобы не впасть в отчаяние посреди пурги и зверья, когда лишь только дым из трубы, да лай собак, да подслеповатое оконце с тусклым мерцанием керосиновой лампы напоминает о присутствии человека. Мужиково — последний населенный пункт, выше по реке уже никто не живет.

— Дальше все лес да бес,— балагурил Старцев. Под «бесом» он подразумевал птицу и зверя.— От них и кормимся. И что один недодаст, у другого добудем...

Уже в избе Старцев показывал запасы солений, варений и маринадов, запечатанные в трехлитровые банки, и это доставляло ему удовольствие.

— А зимой не скучно? — допытывался я.

— Некогда скучать-то,— суетился старик, заваривая чай и раскладывая по тарелкам соленые грузди и маслята. Он протянул руку в сторону окошка.— Эвон какая обширность разработана. Сиди и гляди — все сыт будешь. Рыба — та сама в руки просится. Пушнины сей год на тысячу рублей сдал, и все боле белка и куница... Я ведь грамотный,— сказал Старцев и внимательно посмотрел мне в глаза: мол, за того ли ты меня принимаешь, столичный незнакомец, и все ли поймешь в нашей жизни, если нет у тебя привычки к лесной тишине; а я вот хозяин и владыка здесь на многие десятки верст, и держат меня тут не деньги, а воля и простор...

— Книжки зимой почитываю, радио слушаю,— продолжал он.— На вертолете с экспедициями разными лес облетываю. У нас ведь дорога будет, может, слышал? А мост через речку, сказывают, совсем рядом поставят. Во-о-н у тех амбаров...

— Ну а хозяйка как? — не отставал я.

— Дак я один зимой-то. Один! — смеялся Старцев.— Женка к детям жить переезжает, а я один, с собаками. Медведи, быват, захаживают, волки. И ничего, не трогают... Да вы садитесь, садитесь,— тянул он меня и Мысова за стол.— Чаю попьем, ухи похлебаем.

И мы пили чай в старцевской избе, а после, обливаясь потом, ели забористую уху из окуней и хариусов. И неприхотливо разматывался клубок застольной беседы.

Потом я вышел на крыльцо. Внизу густой, застывающей лавой катилась река, лениво ворочалась на перекатах, закручивая в веретенца седой туман. С ближнего озерка снялась пара уток и с тугим плеском стала набирать высоту. Переменчиво и неуловимо мерцали дальние леса за рекой, влажная луговина с желтыми купальницами, замоховевшие, вросшие в землю амбары, и было так тихо, звеняще и тревожно тихо, что не верилось: неужели еще есть на свете такая тишина?..

В автобусе, который курсирует между Белореченском и Паловой, отвозя и забирая школьников, я вдруг подумал, что новая встреча с Мужиковом едва ли сулит что-нибудь хорошее... Ребята толкались и бузили — ну, им это положено по возрасту, а взрослые с угрюмой деловитостью обсуждали, кто, сколько и где напилил «кубиков» леса и какие товары доставили нынче в магазин. «Третий сюжет» Анатолия Мысова вызывал в памяти десятки лесных поселков, какие не раз доводилось видеть в Архангельской области. Вроде бы не поселок и не деревня, а так — какое-то временное прибежище в лесу, сирое и неприветливое. Улицы беспорядочно забиты разными пристройками, сараюгами, поленницами дров, среди которых слоняются жирные коты и бездомные собаки; кругом горы опилок, изломанных сучьев, завалы гниющих пней, а на проезжей части разливы бурого месива. Не знаю, как приезжие лесорубы, но я чувствовал себя в таком поселке неуютно. Да и само название — Белореченск! Кому только в голову взбрело менять такое хорошее и давнее имя — Мужиково?!

Но вот автобус остановился посреди леса, и Анатолий сказал: «Все, встали и пошли!» Я смотрел и не верил глазам: какое ухоженное и красивое место! Еловые куртины, березовые рощицы — и стройные ряды брусчатых домиков, все ладные, затейливые, а между ними дощатые тротуары. И никаких сараюшек, никаких завалов мусора. Бетонное полотно дороги осталось в стороне, за молоденьким леском, там же размещались пилорама, нижний склад, котельная и другие службы нового лесопункта. Мы шли по поселку, и я физически ощущал, что дома поставлены именно там, где они просились. Архитектура поселка словно вырастала из местности, а не навязывалась извне.

— Ну а где же Пинега, где старое Мужиково? — спросил я нетерпеливо.— И где, наконец, первостроитель Старцев-сын?

Поселок был удобен и современен, но мне не хватало в нем памятных сердцу избушек и амбаров, прилепившихся к берегу реки.

— А вы не торопитесь,— довольный моим нетерпением, отозвался Мысов.— Никуда не убежит от вас Мужиково. И Старцев Ваня никуда не денется. Он сейчас в отпуске. Сидит, должно быть, дома, чаи гоняет да нас поджидает...

Мы стояли сейчас на том самом угоре, где я впервые увидел когда-то старого хозяина Мужикова. Было радостно, что все оказалось на своем месте — и замоховевшие амбары, и две избушки с подслеповатыми оконцами, и покосившаяся изгородь. Чуть в глубине выделялся свежим тесом недавно поставленный дом, где жил Старцев-сын с семьей, а правее размахнулись опоры железобетонного моста через реку. По нему катили тяжелые лесовозы со штабелями древесины.

В сенях нас встретила дородная хозяйка с властным лицом, эдакая пинежская Марфа-посадница. Мысов как-то сразу сник, стушевался, и я подумал, что при супруге Старцева посидеть, «пофантазировать» нам, видимо, не придется. Она взялась за меня с настойчивостью следователя: кто такой, откуда, где работаю, по какому делу приехал,— и только после этого пошла звать мужа, который, оказывается, чинил лодку на повети. Начало не предвещало ничего хорошего, и я предложил Анатолию:

— Может, смотаемся, а? Вы как?

Но он решительно замахал руками:

— Иван Васильевич — о-го-го! Это тот самый человек, который вам нужен. А супруга... А что супруга? Разовьется, развеется!..

И он оказался прав. Через порог шагнул ладный коренастый человек и, кажется, занял собой всю горницу. Во внешности ничего примечательного, да и ростом не вышел, а голос такой трубный, раскатистый. Прямо как по заказу упала кочерга, и ложки задребезжали в стаканах. Будто вихрь пронесся по светлой горнице.