Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1987 год

Чаепитие — обязательный ритуал всех кратких передышек на буровой. В сущности, бурильщики все время находятся на скважине, спускаясь с горы во временный поселок геологов лишь на ночевку.

— У нас вахтовый метод,— объясняет Андрей, расставляя кружки,— неделю работаем на буровой, неделю — дома, в Чаре.

Мы рассаживаемся вокруг шаткого столика, но мысли моих собеседников уже заняты начавшейся работой, и потому ответы их отрывисты, немногословны. «Мы оба местные,— говорит Давыдов,— в этих краях выросли, здесь и работаем... На буровых вообще-то недавно — четыре года после курсов бурильщиков. У меня это шестая скважина...»

Андрей и Петр еще молоды, но в экспедиции у них репутация опытных и надежных работников. И, несомненно, заслуженная, в чем я убедился, наблюдая за их работой. Вот начинается подъем свечей. Петр стоит у рычагов станка, Андрей — у скважины, из которой ползет снаряд. Они работают молча, почти не глядя друг на друга; инструменты мелькают в руках у Андрея, как в руках жонглера,— ни одного лишнего движения, ни одной заминки, и при этом в их позах, в выражении лиц нет и намека на торопливость, напряженность. Привычная, повседневная для обоих работа.

Последние метры снаряда ползут вверх, Петр отворачивает коронку, и из снаряда выскальзывают куски породы цилиндрической формы. Их обмывают водой и укладывают в плоские ящики. Это керны — образцы породы для анализа. Уже добыт керн с глубины более ста метров — значит, на сто метров просматривается срез горы, ее анатомия, так сказать.

Давыдов берет в руки обломок одного из кернов, в отличие от прочих он черного цвета.

— Это что, уголь? — спрашивает Андрей.

Петр ковырнул камень ногтем, провел им по руке: «Мажется»,— и пошел к схеме. Длинная, похожая на свиток схема скважины висела на стене. Угольные пласты были обозначены в диапазоне от 320 до 570 метров.

— Откуда здесь может быть уголь? — вскидывается Андрей.— Рано...

— Разлом. Все может быть.

Я стоял в стороне и наблюдал, как Андрей вертит керн в руках, а Давыдов сосредоточенно рассматривает схему. Почти неправдоподобная будничность картины: стоит вполне обычная, судя по вмятинам на железе и измочаленному брусу вагончика, видавшая виды буровая, и два парня деловито возятся у станка, а происходит все это на полуторакилометровой высоте, в почти недоступных горах Кодара. По ущелью примерно на уровне буровой по-прежнему ползли облака, и пейзажу этому больше бы, наверно, подошли две одинокие фигуры в штормовках, с рюкзаками, с геологическими молотками в руках. Но геология — это не всегда то, что рисует воображение: костры, палатки, вьючные лошади, сплав по бурным рекам. Вот Андрей и Петр целыми днями топчутся на крохотном пятачке буровой, не отрывая глаз от вращающегося снаряда, а рук — от рычагов станка. Геология — это еще и повседневная производственная жизнь. Нужно строить поселки, ставить буровые, налаживать связь, снабжение. Нужно было строить вот эту дорогу, по которой я уходил от буровой...

Туман таял на глазах. Глянуло солнце, и лучи его окончательно просушили воздух. Ущелье внизу и окрестные горы вспыхнули, засветились ярчайшими красками — от черных и фиолетовых теней в каменных провалах до золотистого сияния осенних лиственниц. Вершины гор, светившиеся снежными гранями, струя водопада с полукружьем радуги в водяной пыли заставляли вспомнить Кавказ. Но достаточно было взглянуть чуть ниже, чтобы перед глазами предстала тундра — бледно-зеленый ковер ягельника и мхов, покрытый темными пятнами кедрового стланика, а еще ниже — лиственничное редколесье. На дне ущелья, где шумит в камнях ручей, можно различить густые кроны рябин, березок, осин. И ни ветерка, ни малейшего дуновения воздуха, ни звука. Только стук бурового станка. Я оглянулся перед очередным поворотом, и теперь, когда взгляду открылась почти вся гора над буровой и ущелье над ней, вышка показалась мне неожиданно маленькой...

Все то, что окружает меня сейчас, и есть «промышленная зона БАМа». Вот эти горы, хранящие уголь. И другие горы, на которых мне еще предстоит побывать, сложенные из медной руды. И еще целая россыпь месторождений. Как правило, графические изображения их на картах ясны и отчетливы; здесь же, в горах, глаз путается в нагромождении каменных глыб, каньонов, лесов, распадков, и не так просто привязать к ним увиденные на схеме квадратики и кружочки месторождений.

Каменистая дорога идет под уклон, петляет по склону. Еще один поворот — и на огромной плоской стене вижу черный, как будто обугленный, ствол дерева, выступающий из камня. Толстая ветвь отходит от ствола. Она тоже каменная. Фактура дерева сохранилась полностью. А вся стена вокруг заполнена отпечатками травинок, стеблей, веточек. Я трогаю каменную пластинку, на которой отчетливый рисунок мелких листьев; пластинка легко отслаивается, и под ней оказывается другая, уже с новым рисунком. Передо мной — огромный каменный атлас древней растительности земли; сотни фотографий, сделанных природой с экспозицией в миллионы лет. А неподалеку другое удивительное зрелище: абсолютно черный, отливающий глянцевитым блеском склон — выход многометрового угольного пласта.

Почему-то именно горный пейзаж заставляет вспомнить, что и земля имеет свою биографию, свое детство, отрочество, юность; у нее, как у дерева, свои годовые кольца. Только в отличие от древесных на каждое такое кольцо природа тратила тысячи, а то и миллионы лет. Миллионы лет упорной незаметной работы. И вот результат: девять мощных пластов угля, содержащих около двух с половиной миллиардов тонн. Апсатское угольное месторождение. Миллионы лет — срок несопоставимый с тем, за который люди намерены преобразить эти места...

Солнце снова оказалось перед моими глазами, лиственницы впереди на просвет горят, как свечки, донесся снизу ровный шум воды, и на какое-то время мысли об индустриальном будущем этого ущелья показались мне надуманными, неуместными, а природа здесь — на редкость безмятежной и умиротворенной. Но вдруг к шуму воды добавился невнятный говор. Дорога вывела меня на небольшую площадку, заваленную отрезками металлических штанг, досками, брусом. На ящиках у обочины перекуривали монтажники. На площадке начинался монтаж новой буровой. Для меня освободили место, пододвинули чайник, банку сгущенки. Ощущение безлюдья и полного покоя, испытанного несколько минут назад, исчезло. Я молча прихлебывал крепко заваренный чай, не задавая никаких вопросов, и незаметно прерванный моим появлением разговор возобновился. Разговор сугубо деловой: как лучше и проще поднять вон ту штангу и что надо захватить завтра из поселка, чтобы не мучиться со сборкой вон того узла...