Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1991 год

Академия предложила Толлю, в ответ на его просьбу о втором складе угля, сократить круг работ, Толль же предпочел просто бросить «Зарю». Лейтенант Матисен, которого Толль назначил командиром, писал: «Толль не хотел больше плавать на судне, а просто хотел от него избавиться». Этот крик души был извлечен биографом Толля П. В. Виттенбургом из академического архива, а в официальных отчетах, публиковавшихся регулярно в «Известиях» Академии, все вроде бы шло гладко. Ознакомившийся с ними увидит полную нелепость: пока судно движется, Матисен, метеоролог, ставший фактически начальником экспедиции, ни на миг не может покинуть мостик, поскольку другой офицер (Колчак) — впервые в Арктике, а ледовая обстановка сложнейшая. Почти всю научную работу ведет (между вахтами) лейтенант Колчак, ему помогают наиболее грамотные и умные матросы и ссыльный студент-медик (присланный из Якутска взамен умершего судового врача), а других научных сотрудников на научном судне не осталось. «Заря» идет неизведанными водами, вдалеке виден неизвестный остров, но ничего нельзя исследовать, ибо весь уголь приказано тратить на то, чтобы вновь и вновь искать во льду щели, быть может, ведущие к Беннетту. В любой день «Заря» может быть раздавлена льдами, так что Матисен приказал держать документы, еду, одежду и нарты наготове в палубной надстройке — спасатели готовы стать потерпевшими, а им-то помочь не сможет никто.

Что ж, избавиться от «Зари» Толлю удалось, но ведь от себя не избавишься. Конфликт продолжился и с тремя охотниками. С трудом удалось Толлю собрать эту маленькую партию, но не желали идти в океан, так что Толль даже обсуждал вариант — отослать их назад от полыньи и плыть на Беннетта вдвоем с Зеебергом. Но разве могли бы двое ученых заниматься наукой и одновременно вести изнурительное полярное хозяйство? Поэтому на Беннетта пошли, но лишь с двухмесячным запасом, то есть без видов на зимовку. Это значит, что по истечении срока ожидания «Зари» следовало, как это сделал когда-то Де-Лонг, уходить на юг по дрейфующим льдам, переплывая разводья в лодках. И все-таки Толль, как мы знаем, планировал зимовку на Беннетте.

Бруснев и Колчак были близки к истине, видя причину гибели Толля в его расчете на оленей: значит, ранней зимой полынью перейти можно. Ученые оставили в поварне астрономические средства (круг Пистора и навигационный альманах), то есть были уверены, что смогут идти прямо на юг по компасу, а не бродить в поисках ледяного моста и не дрейфовать на льдине. В таком случае большого запаса не требовалось. Полынья все-таки обманула опытных полярников.

В последнем письме Толля читаем: «Пролетными птицами явились: орел, летевший с S на N, сокол — с N на S и гуси, пролетевшие стаей с N на S. Вследствие туманов, земли, откуда пролетали эти птицы, так же не было видно, как и во время прошлой навигации земли Санникова».

Можно представить, в какое волнение пришел он, видя птиц, летевших мимо острова на север и с севера,— для него это было доказательством наличия искомой земли. Еще на «Заре» он записал: «Дорога домой лежит только через ту далекую гавань, которая называется землей Беннетта, чтобы с ее вершины увидеть мечту многих лет жизни — таинственную землю Санникова». А землю увидеть не удалось. Дальнейшее понять нетрудно: Толль тянул и тянул с уходом, говоря спутникам, что вот завтра будет более ясный день и он наконец-то увидит с ледяного купола искомую землю. А что думали остальные?

Летом Зееберг мог смотреть на это относительно спокойно — ну и что, мол, зазимуем. Будем наблюдать погоду, магнитное поле и северные сияния, станем снова и снова обсуждать причины оледенений, гадать, свидетельствует ли ворох бревен среди скал о поднятии острова, полынья — о подводном течении, сходные породы — о принадлежности острова тому же подводному хребту, что и мыс Высокий, и о многом другом. Будем перечитывать томик стихов Гёте. Но что должны были делать неграмотные охотники?

Я думаю, что они тихо саботировали подготовку к зимовке, чтобы поставить Толля перед неизбежностью ухода. Они могли так же скрывать от него нехватку запасов, как он от них — желание зазимовать. Могли, как это предположил Колчак, приносить на стоянку шкуры, бросив на съедение песцам мясо.

Видя на острове оленей, они, конечно же, считали, что на юг уйти можно, когда море встанет. О Сибирской полынье они, вероятно, не знали ничего сверх того, что им рассказал Толль, а он вполне мог скрыть от них, что она не замерзает, чтобы не вводить их заранее в уныние. Конечно, потом пришлось признаться, но тут они, вернее всего, ничему не поверили, хотя могли послушно поддакивать рассказу. (Подобное поведение охотников я встречал и сам.) Если они твердо решили уходить, то ученым оставалось одно — уговорить их еще сколько-то подождать, чтобы полынья стала как можно меньше. Так и дождались ноября, когда решили все же уходить. Как это произошло?

Когда ученые вернулись с кругового обхода острова, было уже равноденствие, день убывал на 40 минут в сутки, мороз крепчал (на Новой Сибири было ниже минус двадцати), а дом еще даже не начали строить. Не думаю, чтобы бунт был открытым — нет, у охотников имелась разумная отговорка: Толль указал неудачное место. Карта, оставленная на мысе Эмма, ясно говорит, что ученые ушли в круговой обход, не побывав на перешейке, а лишь приблизительно увидав (здесь часты туманы) его и полуостров с высокого плато. Толля, очевидно, привлекло обилие плавника на южном берегу и возможность видеть горизонт с северного, чтобы, едва он прояснится, идти на купол, высматривать землю Санникова. Перешеек же оказался ровной базальтовой россыпью без единого укрытия, открытой всем ветрам. Однако главная причина отказа охотников крылась, надо полагать, куда в более серьезном: они были возмущены тем, что Толль, отправляясь встречать «Зарю», поручил им строить дом — то есть явно не собирался покидать остров. Пришлось выбрать теперь, среди снегов, в восьми верстах к югу, другое место, заслоненное от южного ветра (господствующего зимой), близкое к скоплениям плавника и к месту будущего ухода (который, вероятно, по-прежнему охотникам обещался). Но тут саботаж стройки достиг апогея — то, что было построено, домом назвать нельзя.

В 1956 году полярники вновь сложили валявшиеся части поварни и ахнули: это была будка в четыре квадратных метра, небрежно сложенная из жердей и поставленных на ребро плах (бревен, расколотых вдоль), которую нельзя было проконопатить. (Колчак нашел ее туго забитой снегом.) Внутри, по отчету Колчака, размещался довольно большой очаг, а стало быть, улечься здесь четверым очень трудно (по мнению Успенского, невозможно). Это была именно будка для камеральных работ, щелявое хозяйство ученых (что видно и из найденных там вещей), для зимовки негодное. Охотники в ней явно не жили, предпочтя чум или палатку без щелей.