Журнал «Если» - «Если», 2012 № 11

Конечно, куда интереснее, если вокруг исследуемой звезды вращается десяток самых различных планет, когда звездная система полным-полна астероидов, комет и метеоритных скоплений. Тогда все это напоминает сложный, четко отлаженный механизм: планеты вращаются по строго определенным орбитам, астероиды своим движением время от времени нарушают сложившееся в данной системе равновесие — и происходят любопытные магнитные возмущения, орбиты отклоняются в разные стороны, а после вновь возвращаются к норме. Вот это картина! Чудесно! А то еще планеты возьмут да и выстроятся в одну ровненькую линию, и тогда начинается так называемый парад планет. А еще случаются затмения, противостояния, планеты, словно бегуны на сверхдальней дистанции, мчатся по своим невидимым дорожкам то быстрее, то медленнее. Пытливый наблюдатель смотрит на все это, восхищается, предсказывает возможные изменения — и радуется, когда его предсказания сбываются. А если не сбываются, то наблюдатель все равно доволен, потому что он тогда узнает что-то новое в этом красивом и до конца еще не понятом движении, которое называется небесной механикой. И совсем неудивительно, что, наблюдая за строго согласованным движением планет, ты невольно представляешь себе, будто перед тобой пусть и непонятная, но по-своему разумная жизнь. Не то что там, где вокруг одной звезды вращается всего одна планета.

Но в том-то и дело, что та единственная и никому не интересная планета была разумная, живая! Как вы, как мы и как те, кому вы об этом расскажете.

Да, планета была живая. Вся — от раскаленного ядра до холодной атмосферы. Как зародилась в ней жизнь, планета не знала. Если по человеческим меркам, то ей ко времени нашего рассказа было лет пятьдесят. Она хорошо помнила свои зрелые годы, помнила юность и детство. А вот раннее детство было для нее как в тумане, вспоминались только какие-то мелкие и совсем неинтересные детали. Ну а рождение? Она его совсем не помнила. А кто из людей может похвастаться тем, что помнит, как он родился?! Но людям об их рождении и первых днях жизни потом рассказывают близкие, друзья. А где у планеты друзья, где близкие? Другой планеты рядом с ней, как уже было сказано, не было, ну а звезда… А что звезда? Она светила, дарила планете жизнь и тепло, а больше ничего. Ведь звезды не разговаривают, они только светят. Планете было скучно, одиноко, и поэтому ей ничего другого не оставалось, как только и дальше молча вращаться вокруг своей неразговорчивой звезды и размышлять о том, кто же она, планета, такая, для чего она явилась в этот мир и как же все-таки стала разумной. Планета размышляла, размышляла, размышляла…

И, наконец, пришла к выводу, что все это было примерно так. Поначалу она была неживая, просто большой кусок холодной и беспомощной материи, и больше ничего. И лишь затем уже под воздействием благодатных звездных лучей на ней появилась простейшая, еще не разумная, примитивная оболочка, кора. Шло время, прибывало сил, кора становилась все крепче и сложнее, и вот уже планета научилась отличать свет от тьмы и жар от холода. Затем, оберегая себя от губительного космического излучения, она укрылась атмосферой. А потом, по прошествии еще некоторого времени — и этот случай она прекрасно запомнила! — планета заметила, что свет от звезды согревает ее, и ей захотелось согреться сильнее. Недолго думая, планета собралась с силами и сдвинулась с орбиты… но тут же вернулась обратно — жар от звезды едва не сжег ее. Вот так она взрослела и умнела. Ни учителей, ни советчиков у планеты не было, и поэтому до всего ей приходилось доходить самой, так называемым методом проб и ошибок. Случалось, что планета угадывала нужное решение с первого раза; случалось, что подолгу ошибалась и лишь потом делала правильный выбор. И старательно запоминала его, обогащала свою память, набиралась опыта, познавала себя.

А потом пришло и такое время, когда ей захотелось познать уже не только себя одну, но и мир окружающий. И вот тогда-то, наблюдая за далекими звездами, планета сделала предположение, что там, вокруг далеких звезд, тоже вращаются планеты. И именно не одна, а множество планет вокруг каждой звезды. Потому что, как она понимала, живительного света от каждой звезды хватит на несколько планет. Это лишь по воле случая она была одна.

И, конечно же, только от одиночества, а вовсе не от недостатка разума, планета не научилась говорить. Ей это было ненужно, она ведь была одна. А самой с собою разговаривать — это последнее дело.

Планета только мыслила.

Мысли у нее были самые разные. То она рассчитывала скорость, с которой вращается вокруг звезды, то размышляла о том, куда же движется галактика — она давно уже заметила, что окружавшие ее звезды подвижны, — то строила предположения о том, что из себя представляют те далекие туманности, которые так непохожи на звезды…

То вдруг замедляла свой бег и начинала прислушиваться к себе — а все ли там в порядке, не беспокоит ли, не ноет, не болит. В последнее время планета все чаще и чаще стала прислушиваться к себе. Вот и старость приходит, обычно думала она в таких случаях и грустно улыбалась. И тогда, чтобы хоть на время отвлечься от невеселых мыслей, планета начинала быстрее вращаться вокруг своей оси, пристально смотреть по сторонам и считать звезды. Обычно это ее успокаивало. Но бывали и такие случаи, когда охватившее ее волнение никак не проходило. Тогда планета всерьез прислушивалась к себе. Она прислушивалась, долго размышляла над тем, что же ее так тревожит… А после мысли как-то сами по себе переходили на другое, возможно, совсем ей в данном случае неважное — и планета снова успокаивалась.

Но однажды она, уже скорее просто по привычке, опять задумалась над причиной своего необъяснимого волнения…

И вдруг поняла, что она замерзает! Но почему? Она ведь вращается на той же самой орбите, на которой ей до этого всегда хватало тепла, звезда ей светит как и прежде…

Но так ли это?

Нет. Звезды, подумала она, горят… и постепенно сгорают. То есть со временем тепла от них становится все меньше. Человеческий век слишком короток, мы этого не замечаем, но те, чьи жизни измеряются миллиардами лет, ощущают угасание звезд очень даже явственно — и прекрасно понимают, чем это им грозит. Вот почему, как только планета догадалась о том, в чем же причина ее беспокойства, она тут же, не теряя времени, вновь собралась с силами, сошла со своей привычной орбиты и приблизилась к гаснущей звезде. На новой орбите она быстро согрелась, и беспокойство исчезло. Планета знала — если вновь станет холодно, она еще раз сменит орбиту и будет вращаться еще ближе к звезде, потом еще, потом… Думать об этом не очень-то хотелось, и тем не менее планета подсчитала, на сколько же ей хватит звездного тепла. Получилось, что надолго. И планета продолжала вращаться, время от времени выбирая себе все более короткую орбиту.