Журнал «Если» - «Если», 2003 № 09

Скорее всего, я единственный, кто действительно способен представить, что это означает.

Перевел с английского Владимир ГРИШЕЧКИН

Контакт — одна из самых популярных тем в фантастике. Рассматривая ее с разных сторон и в разных вариантах (мирных, не очень, а то и вовсе батальных) мы не касались, пожалуй, только одного аспекта: не предлагали посмотреть на проблемы контакта с точки зрения братьев по разуму, полагая, что произведений, в которых повествование ведется от лица чужака, считанные единицы. Это заблуждение взялся развеять московский критик.

Среди специфических задач, которые ставили когда-либо перед собой писатели-фантасты, одной из самых странных была попытка взглянуть на мир людей чужими глазами — «другого», «иного», инопланетянина. Чаще всего взгляды чужаков на мир раскрывались писателями опосредованно, в ходе их диалогов с героями-землянами. Но бывали в истории НФ и случаи, когда фантасты шли «напролом», создавая тексты, в которых повествование целиком велось от лица пришельца.

Раньше остальных попытку взглянуть на наш мир глазами инопланетных существ предпринял Вольтер в знаменитой повести «Микромегас», где описал прибытие на Землю двух гигантов-инопланетян — с Сириуса и Сатурна. Однако в большей степени этот прием знаменитый французский философ и вольнодумец раскрыл в другой своей книге. Я имею в виду повесть «Кандид». Взгляд «естественного человека» на человеческое общество, кажущееся ему странным, изломанным и абсолютно алогичным, пришелся по вкусу многим последующим поколениям фантастов. А некоторые из них даже «напрямую» использовали классическую схему Вольтера (например, О.Хаксли в «Прекрасном новом мире» или Р.Шекли в «Хождении Джоэниса»). Впрочем, большинство авторов пошло по «синтетическому пути», описывая приключения Кандида как бы с точки зрения Микромегаса. Фантасты предпочли вести свой рассказ от имени существа, заведомо далекого от человеческого общества, то есть от лица «инопланетной национальности». Тем самым изначально мистифицируя читателя, уверяя его, что способны не только влезть в шкуру «жукоглазого монстра», но и показать — как этот монстр мыслит.

Была, правда, еще одна разновидность чужаков, которая могла бы «извне» посмотреть на человеческое общество. Это — искусственные создания. Однако в первом же произведении на такую тему автор столкнулся с проблемой, о которой не задумывались писатели, сочинявшие «сатиры» в стиле «похождений Кандида со звезд». В гениальном романе М.Шелли «Франкенштейн, или Освобожденный Прометей» значительная часть книги отведена рассказу Чудовища Франкенштейна о том, как он постепенно освоил язык людей, как обучился сначала любить их, а затем — ненавидеть. И это повествование выявило неискоренимый порок подобных рассказов: как бы ни маскировал автор свой взгляд на мир под взгляд чужака, все равно остается неистребимый «дух человеческих мыслей».

С тех далеких пор мало что изменилось. Писатели обращаются к рассказу «от имени чужака» всего в нескольких случаях. Прежде всего, если им необходимо саркастически высмеять, желательно — с ядовитой вольтеровской интонацией, современное общество. Или написать юмореску, где люди выглядели бы еще более нелепо, чем на самом деле. Поэтому интересные истории, которые рассказывают задумчивые или наивные инопланетяне, по-кандидовски взирающие на земную суету, возникают чаще всего в юмористической, сатирической фантастике. Инопланетный облик героев — это всего лишь условная маска, под которой скрывается очередной землянин, как, например, в рассказах мастера жанра Р.Шекли. В «Ловушке» трехфутовый инопланетянин со змеиной головой, передвигающийся при помощи жгутиков, изменяет своей жене и хитростью планирует от нее отделаться. Инопланетные скауты в «Охоте», подобно своим земным сверстникам, озабочены только победой в соревновании с соперничающими отрядами. А ящероподобные жрецы из рассказа «Ритуал» отличаются от своих «коллег» из джунглей Новой Гвинеи лишь большей косностью и догматизмом.

Прием «человек под маской», видимо, самый распространенный в фантастике. В классическом рассказе Л.Дель Рея «Крылья ночи» Лъин, житель Луны, выращивает своих потомков на грядке, но при этом мыслит, как человек. И главная линия этического напряжения в тексте проходит вовсе не между Лъином и землянами, оказавшимися на Луне. Главное — это борьба между жадностью Толстяка Уэлша и гуманизмом Тощего Лейна. Лъин легко разгадывает смысл этого противостояния и разрешает конфликт так, что он равно устраивает и селенита, и землян. У Т.Старджона инопланетные обитатели планеты Ксана-ду, дурачащие и подгоняющие под свой стандарт агрессивных инопланетян, тоже «замаскированные люди», только «исправленные и дополненные», совершенные, постигшие высоты этики и одолевшие вершины искусства. В большинстве случаев не испытывает необходимости подчеркивать различия между человеческим и инопланетным разумом X.Эллисон. Его инопланетяне ведут себя вполне по-людски. Например, герой рассказа «Странное вино» не только проживает жизнь обычного человека на нашей планете в качестве награды, но и вспоминает эту жизнь с благодарностью, не удивляясь подробностям земной психологии и земных обычаев.

Второй ситуацией, при которой писателю кажется необходимым вести рассказ «от имени чужака», это создание в тексте псевдоинопланетных сообществ, фактически ничем не отличающихся от человеческих — кроме декларативного заявления автора: «Все это происходит на другой планете». В таком случае писатель может ограничиться наблюдением, что у героев по шесть пальцев на руках (как сделал Б.Шоу в цикле о «деревянных космолетах»), или даже просто заявить, что его герои вообще не отличаются от обычных людей (как поступил Б.Олдисс в трилогии о Геликонии).

Читатель сразу принимает «правила литературной игры». Ведь все понятно: автору понадобилось поставить человеческое общество в нечеловеческие условия, но не слишком хотелось пережевывать тысячу раз использованную ситуацию с затерянной земной колонией или заблудившимся звездолетом. Поэтому без всяких объяснений рисуется картинка инопланетного общества, скопированного с земного.

И пусть даже инопланетяне обладают нечеловеческими способностями, как, например, марсиане Р.Брэдбери — по логике поступков они ничем не отличаются от людей. Особенно в тех случаях, когда автор начинает вести рассказ от имени аборигенов красной планеты. По-людски, жестоко и беспощадно, ревнует муж марсианки Иллы в «Марсианских хрониках». (И совершенное им преступление тоже вполне человеческое.) Легко находит общий язык с землянином из другого времени марсианин в рассказе «Ночная встреча». И уж совсем по-человечески ведет себя Эттил, герой рассказа «Бетономешалка». Чем он отличается от других героев Брэдбери, возмущенных абсурдом, пошлостью и несправедливостью современного мира? Только тем, что он марсианин.