Владимир Гусев - Искатель, 1997 № 10

Расследованием по уголовному делу установлено, что, находясь к состоянии наркотического опьянения, Васильев В. И. приехал в микрорайон Лужки на дискотеку. Во время танцев он познакомился с Аллой Сергеевной Усачевой 1972 г. рождения, жительницей дачного поселка Лужки. Еще до окончания танцевального вечера обвиняемый Васильев В. И. ушел с дискотеки вместе с Усачевой А. С., сообщив своим приятелям Иреку Урусову и Захару Шахову, что идет провожать знакомую к ней домой.

Перед уходом в присутствии Урусова и Шахова Васильев В. И. принял дозу ЛСД, имевшую вид черного картонного квадрата, пропитанного наркотическим веществом.

Проводив Усачеву, Васильев вошел в дом, где пострадавшая проживала вместе с матерью Усачевой Галиной Михайловной 1952 г. рождения. В результате возникшей ссоры, находясь в состоянии тяжелого наркотического опьянения, с помощью самодельного ножа-финки, Васильев убил мать Усачеву Г. М. и ее дочь Усачеву А. С., нанеся им множественные проникающие ранения в область груди, живота и горла.

С места преступления Васильев скрылся и был задержан по месту жительства в ходе расследования.

Допрошенный в качестве обвиняемого свою вину в совершении преступления, предусмотренного ст. 105 часть 2 со значком «а» Васильев Вадим Иванович не признал и показал, что Усачеву А. С. не знал, в дачный поселок Лужки не провожал, в доме Усачевых не был и убийства двух женщин не совершал!…

Немцев снял очки, сунул золоченую заушину в рот. Посмотрел на прокурора.

— Зачем это?! — Он рассерженно ткнул пальцем в только что прочитанный абзац.

— Леонид Викторович, подобный подход лучше всего свидетельствует о том, что следствие велось объективно. Это вполне оправданно.

Прокурор лучился доброжелательностью и говорил мягко, будто убеждал капризного сына любовницы, который не желал уйти погулять в момент, когда то потребовалось взрослым.

— Ты мне мозги не крути. — Немцев не умел сдаваться так просто. — В чем эта оправданность? С первых строк обвинительного заключения суду будет заявлено, что вины подсудимый не признает.

— Верно, но вы читайте дальше. — Прокурор тяжело вздохнул и вытер платком пот со лба. Доказывать что-либо начальству всегда было и остается делом неблагодарным. Но хуже всего то, что при любом несовпадении мнений, губернатор начинал подозревать самых близких к нему людей в злом умысле и пытался угадать, кто его пытается подсидеть.

Недовольно поправив очки на носу, Немцев продолжил чтение.

«Предварительным следствием отказ Васильева В. И. от чистосердечного признания вины расценено как попытка уйти от ответственности за совершенное особо тяжкое преступление и помешать установлению истины по уголовному делу (листы дела 30–31).

Несмотря на непризнание обвиняемым своей вины, виновность его в инкриминируемом деянии подтверждает совокупность собранных по делу доказательств:

— показания милиционеров;

— показания свидетелей;

— протоколы осмотра и изъятия;

— протоколы допроса и очных ставок.

Таким образом, следствие приходит к выводу о достаточности фактов, свидетельствующих о вине обвиняемого в совершении преступления.»

Немцев в очередной раз снял очки. Устало потер переносицу. Посмотрел на прокурора.

— Вроде бы ничего, но все же о несогласии обвиняемого лучше умолчать.

— Нельзя. — Прокурор решил стоять насмерть. — Это таит в себе немало подводных рифов.

— Тоже мне, флотоводец! Рифы. Еще скажи «кильватер». — Немцев нажал кнопку вызова на панели переговорника. — Илья, загляни ко мне.

Через минуту дверь бесшумно открылась, и в кабинет тихой мышью проскользнул Илья Ефимович Гусман — юридический советник Немцева.

При невзрачной внешности — пузатенькая груша на тонких ножках с сияющей лысой головой — он отличался удивительно острым умом, умел блестяще вести полемику, мгновенно схватывал самые слабые места в аргументации оппонентов и безжалостно потрошил их. С подачи Гусмана Немцев ухитрялся обходить самые сложные препятствия на своем пути и весьма ценил советы «юридического крючка».

Гусман вел осторожную политику — старался не лезть на глаза, всегда держался в тени и потому о его влиянии на решения губернатора знал крайне ограниченный круг лиц. Однажды ко дню рождения Гусмана Немцев подарил ему визитную карточку, тиснутую золотой фольгой: «Илья Ефимович Гусман, умный еврей при губернаторе».

Гусман, оставшись с Немцовым с глазу на глаз, визитку вернул:

— Мне лестно получить такую оценку, Леонид Викторович. Но в тексте серьезная ошибка. Надо бы написать «старательный еврей при умном губернаторе». Иначе мы оба оказываемся в неловком положении.

Немцев по достоинству оценил такт своего юриста и убрал золотую карточку в сейф.

— Слушаю вас, Леонид Викторович. — Гусман вежливо склонил зеркальную голову к плечу.

Взгляни. — Немцев подвинул к нему обвинительное заключение.

— Как тебе понравится этот абзац?

Гусман пробежап взглядом по строкам, в которые упирался палец губернатора. Повернулся к прокурору. Спросил:

— Обвиняемый так и не признался?

Прокурор утвердительно кивнул.

— Нет.

Гусман посмотрел шефу в глаза.

— Тогда это сильный ход, Леонид Викторович. Если на процессе подсудимый заявит, что не признавал и не признает за собой вины, то протоколы только подтвердят объективность следствия. И перед судом встанет задача исследовать не столько версию подсудимого, сколько доказательства его вины, собранные в ходе расследования.

— Хорошо, — Немцев давал задний ход, но старался, чтобы это не поняли, как капитуляцию.

Ручкин искал Игоря Немцева, который в городе не появлялся. Сделав несколько неудачных попыток, обратился за помощью к участковому инспектору Геннадию Жерехову. На его участке кучковались представители самых разных неформальных молодежных групп, и был шанс среди них найти таких, кто знал о том, куда исчез Немцев.

Поразмышляв, Жерехов сказал:

— Я вам, Василий Иванович, устрою встречу с дружинником.

— Не стоило бы привлекать к моему делу общественность, — вяло возразил Ручкин.

— Не, это не то, что вы подумали. У меня общественность иного рода.

— Куда денешься, надо так надо.

Жерехов привел Ручкина на бульвар Федерации, они сели на скамейку и стали ждать. В пустых разговорах прошло минут двадцать. Наконец участковый оживился.

— Штурмбанфюрер, подойди! — Жерехов помахал проходившему мимо парню рукой.

Длинны как жердь, на взгляд, возрастом не более шестнадцати лет, в черной рубашке, перепоясанной офицерским широким ремнем, с портупеей через плечо, с длинной огуречной башкой, обритой наголо, парень подошел к ним.

— Чево?