Владимир Гусев - Искатель, 1990 № 01

Вера в то, что человек может все, а природа неисчерпаема, укоренилась в наших мыслях уже давно, и до сих пор не все еще избавились от ее влияния. Мы приспособили к себе все, что нас окружает, не очень-то задумываясь о взаимосвязях человека с природой.

Наверное, это звучит парадоксально, но разве не фантастика, начиная с Жюля Верна, была (а кое-где и остается) глашатаем технического мировоззрения, разве не обещала она чудес, которые должны были возникнуть в результате преобразования природы, развития промышленности и т. п.? Нет, это не парадокс, а правило, ведь фантастика всегда занималась тем, что было самым важным на сегодняшний день. Она писала о войне, когда опасалась войны, «о чуждом», когда искала это чуждое в нас самих, создавала великолепные образы технических цивилизаций, когда видела в технике лекарство от всех недугов. Ныне, когда начали взрываться «экологические» бомбы, не менее опасные, чем атомные или нейтронные, когда вокруг себя уже можно увидеть плоды «радостной деятельности технократии», фантастика тут же и на это отреагировала. Отреагировала двумя способами: некоторые писатели обратились к фэнтэзи, где правит не наука, а магия, интерпретация мира исходит не из научного анализ, а из шаманского способа мышления, так или иначе связанного с наблюдениями над природой, сосуществованием с ней, ее обожествлением, уважением к ее представителям. Другие остались верны научной фантастике, но ее поэтику качали использовать для того, чтобы показать, а значит, предупредить гипотетические опасности. И в этом случае все, что характерно для фантастики, — построение цепи предположений, использование метафоры, художественного преувеличения, напряженного сюжета — призвано содействовать, чтобы затронутые в этом произведении проблемы достигли массового сознания и в какой-то степени повлияли на пробуждение общественно-экологического мышления.

Не будем скрывать, что Запад и западная фантастика затронули эти проблемы гораздо раньше. И когда к нам попадали произведения, в которых говорилось об экологической угрозе, они чаще всего встречались с официальной реакцией типа: «Ну да, ну это там, у них, а у нас все великолепно». Мысль об «отличном состоянии» экологической среды у нас «подтвердил» обширный болезненный опыт нескольких последних лет.

Когда в социалистических странах убедились, что природа — общая и у экологических катастроф — международный характер (который может стать и глобальным), эта тема время от времени стала затрагиваться и в чешской, советской, венгерской, немецкой и, чуть раньше, в польской литературе.

Этот номер «Искателя» — прекрасный пример международного экологического сотрудничества. В нем повесть американского фантаста, два рассказа советских и один немецкого авторов.

И если бы не ограниченный объем номера, в него можно было бы включить произведения и англичан, и французов, и чехов, и поляков, и венгров…

И что интересно, все эти произведения, хотя и возникли в разных условиях и в разное время (повесть Ричарда Маккенны — четверть века назад), имеют, однако, много общих черт. Их герои, как это обычно происходит в экологической фантастике, борются не с угрозой извне, результатом деятельности чего-то, кого-то, но прежде всего с самими собой, с продуктами своей деятельности, своего мышления. Даже в этих четырех произведениях мы видим, как многочисленны и глобальны эти угрозы, они касаются не только внешней природы, которая нас окружает, но и нашей внутренней, также подлежащей преобразованию и изменению. Деятельность «ученика чародея» может проявляться по-разному — через уничтожение, через введение в экосферу чуждых элементов, но может быть основана также и на окружении себя автоматикой, электроникой, которая заботится о человеке, оберегает его, нянчит, но одновременно уничтожает его связь с той частью природы, которой является другой человек.

Образы, создаваемые экологической фантастикой, часто унылы, грубы, даже жестоки (хотя можно встретить и сатирические или юмористические пассажи, но они не льстят нашему тщеславию), и все же это один из тех нечастых случаев, когда жестокость вызывает гуманистический отклик.

Несомненно, произведения, с которыми вам предстоит ознакомиться, занимательны, читаются на одном дыхании. Но я очень просил бы вас не только следить за фабулой, но и задуматься над тем, что за ней скрыто.

Славомир КИНДЗЕРСКИЙ,

заместитель ответственного секретаря журнала «Фантастика»,

литературный критик

Варшава

Richard McKenna. «Hunter come home». — «The best of fantasy and science fiction», London, 1968.

Художник Борис ИОНАЙТИС

Эти чертовы деревья бессмертны, с отвращением сказали они.

Действительно, на такой планете хвороста не соберешь, и им пришлось жечь пиролин, вылив его на сырые деревяшки… Мясо, которое жарил Рой Крейг, быстро покрывалось пузырями.

Могли бы, конечно, воспользоваться плиткой в гравиплане, подумал он. Но эти парни только что с Мордена, и у них на лбу красные кружки, так что они привыкли жарить мясо на открытом огне. И, конечно, они правы, подумал Крейг.

По ту сторону огня четверо возились со взрывными устройствами и громко разговаривали. На них была хлопчатобумажная синяя форма, они коротко острижены, а на лбу у каждого вытатуирован красный кружок. Рядом стоял Борк Уайлд, новый начальник, — высокий человек с резкими чертами лица, короткими черными волосами и двумя красными кружками на лбу.

А у Крейга — длинные рыжеватые волосы, и его лоб, не считая нескольких веснушек, совершенно чист: по морденским понятиям, он еще не стал мужчиной. Несмотря на свои шесть футов роста, рядом с ними Крейг чувствовал себя мальчишкой.

Группа состояла только из «красных кружков»; он был среди них единственным «чистиком». Приятного мало, потому что всю черную работу приходилось делать именно ему.

Их группу — шесть человек — отправили на окружную стену. Они разбили лагерь недалеко от своего гравиплана (высокой серой машины, предназначенной в основном для перевозки грузов). До огромной окружной стены не меньше двух миль. Вокруг их лагеря стояли голые стволы с волнистой корой серебристого цвета; от земли до нижних ветвей было не меньше пятидесяти футов. Свет сквозь кроны пробивался слабо, и кругом царил зыбкий полумрак. Стволы и ветви засыпало раздвоенными листками-фитонами всех цветов и размеров. Вспугнутые огнем и людскими голосами, эти листки отделились от деревьев и, переливаясь на солнце всеми цветами радуги, повисли роем над верхними ветвями. Они звенели, щебетали и распространяли пряный запах. Самые смелые опускались пониже, подбираясь к людям. Один из сидевших у костра, маленький человечек с крысиным лицом по имени Кобб, перестал возиться с взрывным устройством и запустил в рой фитонов пылающей головней.