Журнал «Юный техник» - Юный техник, 2000 № 08

УМНЫЙ ПИСТОЛЕТсконструирован сотрудниками австралийской компании «Метал Сторм». Чтобы воспользоваться им, нужно надеть на палец специальное кольцо, в котором заложен ретранслятор, передающий пистолету особый ко/t идентифицирующий владельца. В чужой руке пистолет стрелять не будет, зато хозяин, запрограммировав свое оружие, может одним нажатием курка выпускать одну, две, а то и три пули разом.

Джон БРАННЕР

Ни-че-ro!

Все еще на что-то надеясь, Альфьери прождал целых пятнадцать секунд, но увы… Тогда он взял одну из двух своих волшебных палочек (не самую лучшую, а другую, из черного дерева и слоновой кости) и принялся лупить ученика. Пусть в том, что ничего не получилось, молодой Монастикус не виноват, но ведь надо же на ком-нибудь сорвать зло!

Опуская палку на спину юнца, Альфьери поглядывал на пентаграмму — вдруг, хоть и с опозданием, но получится! Однако пространство между пятью чадящими лампами оставалось пустым.

— Пусть я стану подмастерьем, если в кровь летучих мышей не попало что-то! — пробормотал Альфьери, позволив ученику вырваться.

Тут он заметил, что Монастикус хнычет не очень искренне, и витавшее над Альфьери облако дурного настроения превратилось в темную грозовую тучу. Едва ли, готовя смесь, мальчишка посмел хоть в чем-нибудь отступить от рецепта. Тогда, по совести говоря, было бы не так обидно, но этот болван даже и на такое не способен. Прямо беда: его, Альфьери, считают самым умелым магом в этих краях, а он не может вызвать даже хоть какого-нибудь, — пусть самого захудалого черта! Если так будет продолжаться, придется ему держать ответ перед Монастикусом-старшим. Тогда в лучшем случае он сумеет смыться из города, а в худшем…

От одной мысли о том, что может тогда случиться, у Альфьери похолодела кровь.

Надо спровадить мальчишку, тогда никто не будет знать, что он, Альфьери, пока еще только ставит опыты, пробует… Да, это выход!

И еще: он сможет тогда часть вины свалить на старого Гаргрийна. Великолепно изображая внезапно охватившую его ярость, чтобы нагнать страху на юного Монастикуса, ибо тот не только начал обнаруживать неподобающее ученику неверие, но и, как можно было догадаться, доносил обо всех неудачах отцу, Альфьери бурей пронесся через комнату, схватил с подставки гусиное перо и по наитию обмакнул его в кровь совы. Теперь уж все поймут, что ему не до шуток! Лишь бы никто не догадался, что во всем виноват он сам и что, главное, сам он это прекрасно понимает.

«Мастеру Гаргрийну, именующему себя поставщиком волшебных снадобий», — начал Альфьери.

«…что и понуждает меня тебе писать, ибо только потому люди принимают тебя за поставщика оных, что ты сам таковым назвался. Да будет же ведомо тебе, что никогда еще мне, приобщившемуся мудрости в университете Ачькалы, не доводилось покупать столь плохой товар. Поскольку имел ты безрассудство сказать, что, если не буду я доволен твоими снадобьями, ты мне стоимость оных возместишь, верни мне деньги, кои дал я тебе за флакон крови летучих мышей. Если же отступишься от своего обещания, я тебя превращу в рогатую жабу с бородавками. Альфьери».

— Монастикус! — громко позвал он, сверну в пергамент и запечатывая его черным воском. — Отправляйся немедля к мастеру Гаргрийну и отдай ему мое письмо, однако привета от меня передавать не нужно. Жди, пока он сам не вернет тебе деньги. Затем быстро возвращайся назад, дабы я не отдубасил тебя снова. Поспешай же!

Монастикус схватил письмо и бросился выполнять приказ. Едва дверь за ним захлопнулась, Атьфьери рухнул в ближайшее кресло и облегченно вздохнул. Каким же дураком надо быть, чтобы влипнуть в такую историю! Теперь придется валить все на старого Гаргрийна, хотя он, Альфьери, этого совсем не хочет: Гарфийн, честно говоря, вовсе не плохой человек — настолько, насколько можно быть неплохим, когда зарабатываешь себе на хлеб тем, что среди ночи собираешь сладкий укроп, или ставишь при лунном свете ловушки на летучих мышей, или прокрадываешься в церковь, чтобы добыть щепотку пыли с покойника.

В памяти Альфьери всплыл день, когда он впервые приехал в этот городок. Тогда он был всего лишь здоровым и жизнерадостным коровьим лекарем. Кстати, вот она, его старая кожаная сумка с целебными травами, — висит на стене. Он с любовью на нее посмотрел. От этих трав, как он постепенно выяснил, пробуя и ошибаясь, на самом деле бывает польза. И именно они в каком-то смысле стали причиной его падения.

Бельфегор побери тот день, когда он появился здесь впервые и вылечил от крупа телку миссис Уокер! Если бы не эта болтливая старушенция, заниматься колдовством ему бы, может, не пришлось. Как это все понятно теперь, и каким пустяком казалось тогда! Старуха начала обходить всех и каждого, болтать, что он-де снял заклятье с больного животного. А поскольку в городке, как и следовало ожидать, была своя колдунья, некая миссис Комфрей, все, за исключением его самого, восприняли это как брошенный ей вызов.

Ну и бой же был! К добру ли, к худу ли, но сам Альфьери в этом «сражении» пальцем не пошевелил. Едва только слух о новоявленном исцелителе дошел до ушей миссис Комфрей, она во всеуслышание поклялась уничтожить конкурента. Но поскольку никто не взял на себя труд довести до его сведения, что колдунья напускает на него порчу, ни одно из ее заклятий на него не подействовало. В довершение ко всему, старая карга заболела коклюшем и протянула ноги.

После этого можно было не заботиться о своей репутации. Мелкотравчатых чародеев и ведьм, способных высушить ручей в летнюю жару или, например, устроить, чтобы у вас прокисло молоко, в округе было пруд пруди, зато похвастаться колдуном, который убивает своими заклятьями, мог не каждый город. На Альфьери, конечно, ополчились местные церковники, и знай он, что ждет его впереди, он бы с легким сердцем позволил им тогда же изгнать себя из городка (горожане воспротивились сожжению его на костре — слишком многие считали миссис Комфрей виновницей всех их неприятностей и бед).

Вот тогда и взял его под защиту старый Монастикус, и это его, Альфьери, погубило. Викарий захотел во что бы то ни стало расправиться с новоявленным колдуном, и такая защита казалась тогда очень ко времени. И не только потому, что Монастикус самый богатый купец в семи графствах… Люди шепотом говорили, будто он незаконнорожденный сын священника (отсюда и его имя), и говорили также, будто и сам он втихомолку занимается ведовством. Такого лучше не задевать.