Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 07

Другие предложения Ломоносова касались чрезмерного «утеснения» крестьян помещиками, пьянства, разбоев, бегства людей из России, то есть всего того, что в новых условиях, при новой расстановке сил и укоренившемся безверии тяжким молотом обрушилось на головы простых русских людей и что великий учёный не мог видеть даже в страшном сне.

Записка «О сохранении и приращении русского народа» при жизни Ломоносова не была опубликована, с купюрами её печатали и в последующие века. Так что мы в долгу перед сыном отечества, который заботился о том, чтобы нас было больше еще в эпоху, когда угроза русской демографии только намечалась.

Он остро чувствовал собственное назначение, незримую пуповину свою, связующую его с Творцом и с Россией одновременно. Подобно Пушкину (или Пушкин, подобно Ломоносову, время не играет в таких случаях существенной роли), он знал, что является оглашателем воли Божьей, что обязан «обходя моря и земли, глаголом жечь сердца людей».

План несостоявшегося разговора с Екатериной II, который приведен в начале наших заметок, был завещанием и напутствием Ломоносова потомкам. Каждый пункт дышит заботой о России, горечью, надеждой, каждое слово животрепещет сегодня.

В замечательной книге о Ломоносове, вышедшей в 1990 г. и принадлежащей перу писателя-патриота Евгения Лебедева, проникновенно прокомментированы эти наброски плана разговора.

«…Всё в плане более или менее ясно. А вот пятый и шестой пункты достаточно туманны. С „дедикациями“ понятно: это посвящения великому князю Павлу Петровичу „Российской грамматики“ и „Краткого описания разных путешествий по Северным морям“. Но каким образом „дедикации“ могут быть связаны с „местом“? Что это за „место“? Почему вдруг Ломоносов заговорил о „месте“ в „чужих краях“? Очевидно, „место“, о котором говорится в пятом пункте, это место вице-президента Академии. Что же касается пункта шестого, то его комментаторы обходят молчанием. Едва ли Ломоносов говорит в нём о намерении поискать места „в чужих краях“ (очевидно, именно такой смысл ломоносовского текста смущает комментаторов и они молчат). Здесь другое: Ломоносов собирался обрисовать Екатерине безвыходность своего положения в Академии, исходя именно из принципиальной невозможности и нежелательности для себя выехать в „чужие края“, — в отличие от академиков-иностранцев, которые всегда могли вернуться к себе в Берн, Тюбингем, Геттинген и ещё невесть куда. Подавляющее большинство научных замыслов и начинаний Ломоносова было направлено на пользу России и вызвано потребностями собственно русского культурного развития — так что он со своей культурно-просветительской программой пришелся бы не ко двору в любой западноевропейской академии. А в родной Академии реализовать эту программу не дают чиновники-иностранцы. Для русского учёного её стены превращены в тюрьму».

Теперь становятся в полной мере понятными его слова: «Все любят, да шумахерщина». Внешние знаки внимания, оказываемые Ломоносову, в создавшейся ситуации даже досадны ему. Он пережил своё честолюбие. Покуда процветает «шумахерщина» — злейший личный враг Ломоносова, представляющий исключительную и мало кем учитываемую опасность для Русского государства, не будет ему покоя.

«Шумахерщина» и является главной темой предполагаемой беседы. Именно на её фоне мощно звучит в заметках Ломоносова и личный мотив (пункты 8, 9, 10), не требующий разъяснения. За исключением, может быть, начала второй латинской фразы. Так же, как и первая, она взята из Цицерона. Полностью фраза выглядит так: Pro aris et focis certamen, то есть «Борьба за алтари и домашние очаги». Тут содержится самобытная и глубокая, как ни у кого из современников Ломоносова, оценка деятельности Петра, её исторического смысла и культурных последствий: вот ради чего борьба! Россия, только что пережившая бурное время петровских преобразований, менее всего должна испытывать чувство «неполноценности» перед Западной Европой. Учиться у Запада безусловно необходимо. Но учиться, полагаясь на свой разум, на свои ресурсы, учитывая насущные потребности и внутреннюю логику своего развития. Только такое ученье могло быть плодотворным, ибо и сама Россия несла с собой уникальные ценности в сокровищницу мировой культуры.

Нравственная (и одновременно государственная) задача, которую ставит Ломоносов, заключается, следовательно, в том, чтобы сделать эту «борьбу за алтари и домашние очаги», за «достоинство россиян» краеугольным камнем всей русской политики, что будет невозможно, если эта «борьба» не станет личной потребностью императрицы. «Тауберг (наследник Шумахера. — Ю. К.) и его креатуры» протянули свои цепкие руки к чему-то неизмеримо большему, нежели русская наука или русская казна…

«Ежели не пресечёте, великая буря восстанет».

Он разорвал пелену своего одиночества после смерти.

Время показало, насколько дальновиден оказался Ломоносов в своих пророчествах. И не только негативного порядка. Пункт десятый комментированных заметок «обо мне дети отечества пожалеют» воплотился в трудах Пушкина, в пафосе его «Бородинской годовщины» и «Клеветников России», в литературной и дипломатической деятельности Тютчева, который, подобно Ломоносову, воевал с Шумахером своего времени — министром иностранных дел Нессельроде. Научную и патриотическую линию Ломоносова продолжал Менделеев. В иных условиях, когда «великая буря» уже прошла над Россией, первородство Родины отстаивал перед новоявленными шумахерами Сергей Есенин. И теперь, когда новая «либерально-рыночная» гроза, организованная теми же таубергами и шумахерами, сгустилась над Россией, дело Ломоносова продолжают в литературе Валентин Распутин, Василий Белов, Станислав Куняев, Александр Проханов, Игорь Шафаревич; в науке — целый ряд учёных, не покинувших родину в поисках, где «лучше кормят»; уцелевшие от «либеральных» погромов патриоты — в политике и тысячи других сынов России на всем её урезанном, но всё ещё великом пространстве. Время покажет, сумеют ли эти люди, как и мы вместе с ними — все, кого можно назвать одним словом — «государственники», отстоять Государство Российское от новых напастей.

Эти напасти в форме политических, экономических, моральных катастроф, а также в виде очистительных природных гроз, предсказанных Библией и другими религиозными источниками, хлынули не только на Россию, они угрожают всей планете. И теперь уже вслед за Библией, Ведами, теософами апокалипсические настроения проникают в науку. При этом многие учёные полагают, что в природном отношении менее всего пострадает Россия, а более всего Европа и Соединённые Штаты Америки. В печать просочились сведения, что правительство США, располагая такими футурологическими обобщениями, а также рекомендациями военных, планирует усилить давление на Россию, вплоть до военного вмешательства, чтобы максимально очистить территорию этой страны от «излишков населения» и в случае природных катаклизмов у себя дома облегчить в будущем миграцию американцев на безлюдные просторы России. В общем, планируется новый вариант заселения бравыми ковбоями «дикого Запада», очистив его предварительно от «нецивилизованных индейцев».