Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 10

А через два года Борис Николаевич Ливанов поставит на сцене Художественного театра свой последний спектакль — чеховскую «Чайку». Ах, как мне нравилась эта его работа. И в режиссерской трактовке, и в игре актеров, и в оформлении спектакля было что-то, казалось, давно забытое, что-то от русского модерна: удивительная поэтическая тонкость в восприятии мира и в то же время удивительная простота и ясность в выявлении человеческих характеров, взаимоотношений, чувств. Аркадину играла Ангелина Осиповна Степанова, Треплева — Олег Стриженов, Нину Заречную — Светлана Коркошко… К сожалению, я не был участником премьеры, хотя потом, под замену, сыграл в нем Дорна. Спектакль был прекрасно воспринят московской публикой, а на другой год и английской, во время гастролей МХАТа в Лондоне в 1970 году.

Гастроли были в мае, в театре «Олд Вик». Основным «тягловым» спектаклем являлась «Чайка». Довеском к нему должен был быть (обязательно!) какой-нибудь спектакль на революционную тему. Это было непременным условием со стороны нашего Министерства культуры. Иначе — никак! Понимая, что зло неизбежно, англичане попросили привезти «Шестое июля». Режиссер Леонид Викторович Варпаховский сделал новый, интересный, гастрольный вариант спектакля. Но в самый последний момент он по каким-то «высоким» причинам был заменен на старый, уже вышедший в тираж спектакль по пьесе Погодина «Третья патетическая». Какую-то часть актеров, занятых в «Шестом июля», в том числе и меня, перебросили в «Патетическую», наделили ролями, и в таком варианте в конце мая семидесятого мы оказались в Лондоне.

Поселили нас в «Говард-отеле» — старой гостинице чуть ли не елизаветинской эпохи. Толстые стены из красного кирпича, темные, извилистые коридоры, узкие, как пеналы, номера с окнами-бойницами. А за окнами — Темза с пришвартованным навечно парусником «Дискавери» (этих «Дискавери», по правде сказать, у них пруд пруди), на котором то ли Скотт, то ли Кук совершил какое-то великое открытие. Вправо по реке виднеется мост Ватерлоо. Бетонное, лишенное романтического ореола современное сооружение, соединяющее два берега мутной Темзы. По правде говоря, особо разглядывать по приезде достопримечательности британской столицы у нас не было времени: готовились к «выходу в свет», к первому спектаклю «Третья Патетическая» с Лениным в главной роли.

Спектакль прошел тихо. Народу в зале было немного, в основном это были люди нашего посольства, торгпредства и других представительств. Присутствовал кто-то и из англичан. Я это говорю потому, что на другой день в местных газетах появилась пара скупых рецензий, где, кстати, было сказано по моему адресу, что роль ЧК (буквально!) в постановке исполнял артист Николай Пеньков. (Мой герой Валерик был чекистом, влюбленным в дочку нэпмана.)

Однажды, где-то в конце недели, за завтраком в нижнем этаже отеля нам объявили, что сегодня мы отправляемся на автобусах в Виндзор, древнее местопребывание английских королей, являющееся таковым до сегодняшнего времени. Нас ожидает архитектура ранней готики, королевский замок, основанный в конце XI века Вильгельмом Завоевателем, соборы, капелла Сент-Джордж, парки, богатые художественные коллекции. Одним словом, нас ожидает Виндзор!

— Никаких Виндзоров! — громко, на всю сводчатую залу, заявил Слава Невинный, расправляясь с жареной сарделькой скромного бесплатного завтрака (обед и ужин нам не полагались). — У меня времени нет! Половина Ниночкиного списка еще не вычеркнута!

И не поехал. А покупной список действительно был длинный, свидетельствую. Ниночка Гуляева, жена Славы, все предусмотрела. Там значились и настольная лампа, и будильник бронзовый с двумя колокольчиками, и мужской перстень большой окружности, и много еще чего. В самом деле, какие уж тут «виндзоры»!

— Слав, а если будильник будет с одним колокольчиком — бронзовый, но с одним, — убеждал я его, — что от этого изменится?

Но он был неумолим:

— Только с двумя!.. Ниночкин заказ!

Вот и закончились гастроли МХАТа в Лондоне весной семидесятого. Прошли они без большого триумфа, но и без провала. О «Третьей патетической» говорить не будем, а «Чайка» ливановская лондонской публикой была принята хорошо. Во всяком случае, на прощальном банкете по случаю окончания гастролей был «весь Лондон». И Лоуренс Оливье, и Вивьен Ли, и многие другие знакомые и незнакомые лица творческого «истэблишмента».

Борис Николаевич был весело возбужден, говорил, острил, смеялся, произносил тосты. Еще бы, он все-таки был главным героем этих гастролей! Но в то же время какое-то легкое облачко набегало на, казалось бы, праздничную атмосферу прощального ужина. Меня смутила фраза, брошенная вскользь одной нашей народной артисткой в моем присутствии. Глядя на веселящегося Ливанова, она сказала с неудовольствием:

— Борис ведет себя непотребно, черт знает что!..

Я удивился, помню, потому что подобные замечания в присутствии молодых актеров не произносились. Существовали какие-то негласные субординационные правила. Впрочем, я тогда не придал большого значения этим словам уважаемой мною актрисы. Мало ли чего не бывает на банкете. Нас, например, молодую и активную часть труппы, начало банкета вообще повергло в полнейший шок: прекрасную, острую, разнообразную английскую еду нам предлагали запивать… кислым, как квасцы, сухим бургундским. Насмешка! Мы-то рассчитывали как минимум на шотландское виски, но… Человек предполагает, а устроители вечера располагают… Для нас банкет был явно провальным. И поделать ничего нельзя!

— Пишшёк, что будем делать? — скучно спросил меня Невинный. — Пить эту бурду? (Обращение «Пишшёк», как вы сами понимаете, мною несколько зашифровано, исходя из этики русского языка).

Его тарелка с едой была наполнена доверху и напоминала египетскую пирамиду, с верхушки которой не был стронут еще ни один камешек. Бокал с вином стоял нетронутым. Моя посуда была в таком же положении. Надо было на что-то решаться!

— Так!.. Идем со мной! — скомандовал Невинный.

Захватив пустые фужеры, мы, лавируя между столиками, направились к отдаленному уголку зала, где за полукруглым столом стояли четыре… феи. Молоденькие, красивые, с длинными ногами, закованными сверху в мини-юбки. Они откупоривали бутылки с бургундским и предоставляли их жаждущим. Невостребованные бутылки занимали чуть ли не треть стола.

— Подходим молча, — инструктировал меня Невинный, — смотрим на одну девку — ту, что слева. Длинную. Смотрим в глаза и… молчим.

— А дальше?

— А дальше — ничего. Смотрим и молчим.

— Из ничего не выйдет ничего.

— Увидим.

Подойдя к столу, мы облокотились на него и уставились в большие серые глаза левой феи. Она о чем-то спросила нас, но, не получив ответа, отвлеклась по своим делам. Через малое время она опять наткнулась глазами на наши ждущие взоры и опять в некотором недоумении вопросила нас по-своему, по-английски: дескать, «вэри вэлл»? — что вам угодно? Выдержав нужную паузу, Слава тихо, доверительно произнес: