Журнал Российский колокол - Российский колокол, 2015 № 1-2

Внизу нас ждал Антип-часовой и милашка-дежурная, которой я сделал какой-то сомнительный комплимент, отчего она лишь доброжелательно сморщилась.

– Значит, так, Тимофей Бенедиктович, – начал торжественно Перчатников, и Антип тотчас поднялся со стула. – Вы сейчас зайдете в эту комнату, и чтобы вышли вскоре из нее с Агнешкой на руках. Задача ясна?

– Ясна, фельдмаршал! – отрапортовал я.

Отродясь у меня не было такого жизнерадостного настроения, как теперь. Будучи по натуре человеком сдержанным, я всегда стремился к ровному, бесстрастному, в библейском смысле равнодушному отношению ко всему сущему, и даже выработал в себе стойкое неприятие всякого рода радостных чувствований, но здесь меня словно подменили – я ликовал в душе своей!

Антип церемонно открыл передо мной дверь, и я вошел в райские кущи. Ангел мой стоял у окна, обхватив себя руками (я сразу же вспомнил эту ее излюбленную позу, которой она обычно выражала неудовольствие), и, привычно склонив набок голову, смотрела на меня. Одета она была в голубое поплиновое платье и в черные кожаные сандалии – я был в свое время представлен и платью, и обувке. Но вот ее правая рука медленно поползла вверх и знакомо припечатала рот.

Я хотел сказать: «Здравствуй, Аги!», но голос мой вместе с рассудком покинули меня. Зато я видел и слышал! Видел, как эта несносная девчонка, стоявшая у окна, отнимает руку ото рта, и слышал ее чуть хрипловатый (но ее!) голос: «Тим, почему они сказали, что ты подурнел? Ты даже и не очень постарел». «Это ты просто так говоришь, – вдруг услышал я свой голос. – Ты же вежливая девочка, поэтому щадишь меня». «Нет, Тим, это я постарела и подурнела, да еще в этой одежде. Не смотри на меня». «Я там купил тебе кое-что по мелочи: бельишко, платьишки, еще какие-то смешные сандалии – как у этих, помнишь, римлянок с не очень хорошим поведением. Может, пойдем ко мне, примеришь?» Она улыбнулась, покачивая головой, и сказала: «Какой ты милый, Тим! Иди ко мне, мой старичок, иди ко мне, мой Тим!» Я двинулся к ней, как робот, получивший команду, и, подойдя, сказал: «Здравствуй, Аги! С возвращением, любимая». Она тотчас запрыгнула на меня и, подобно маленькой обезьянке, обхватила руками шею, а ногами туловище и, уткнувшись лицом в мой кадык, зарыдала громко и протяжно. Мне было трудно дышать, но я не переменил позу, поддерживая ее тельце дрожавшими руками. Тихие слезы текли из моих глаз и капали ей на шелковистые волосы, которые я ласкал губами, что-то еще при этом шепча…

Выход наш был триумфальным. Как и было велено, я вынес Агнешку на руках под аплодисменты встречавших, которые к тому же раздобыли где-то цветы и шампанское. Я хотел даже пошутить по этому поводу, мол, как новорожденную в роддоме встречаете, но вовремя сообразил, что по сути так оно и было. Профессор Перчатников сказал пламенную речь, Антип стрельнул в потолок пробкой от шампанского, а симпатичная медсестричка зашмыгала носом и полезла в карман белоснежного халата за платком.

Мы выпили по глотку, и с овациями отправились домой. На лестнице между первым и вторым этажами Агнешка, дотоле молча, с закрытыми глазами прижимавшаяся к моей груди, вдруг распахнула свои прекрасные очи и спросила, часто моргая:

– Тим, у тебя есть хорошее зеркало?

– Что значит – хорошее? – не понял я. – Есть просто зеркало в прихожей. А хорошее – это какое?

– А такое, в котором я буду выглядеть молодой и красивой, – ответила Аги, щелкнув мне по лбу. – Ты знаешь, сколько мне теперь лет?

– Нет, не знаю, – сказал я. – Мне-то что до этого? А зеркало, про которое ты говоришь, у меня тоже есть. Оно во встроенном шкафу в гостиной. В нем ты будешь выглядеть, как тогда, много-много лет назад.

Я поначалу хотел назвать точную цифру, но язык у меня не повернулся – уж больно тяжелая это была цифра…

– Ну и чудненько! – сказала Аги. – Давай, шевели ногами, старичок!

У двери пришлось опустить ее на пол, и она, войдя и окинув быстрым взглядом номер, спросила:

– Мы будем здесь одни?

– Нет, – ответил я. – Здесь будут еще две очень сексуальных медсестры. Когда ты заснешь, они переключатся на меня.

– Ты все такой же, – удовлетворенно произнесла она и шагнула в гостиную. – Где твое хорошее зеркало?

Я указал ей на шкаф, и прежде чем подойти к нему, она глубоко вдохнула, потом быстро выдохнула и шагнула в неизвестность.

То, что я лицезрел следом, трудно передать словами. Однажды я наблюдал за котенком, который впервые увидел свое отражение. Он вздыбливал шерстку, выгибал спину, шипел на самого себя, потом отходил в сторону, не отводя взгляда от странного существа, вновь приближался и вытворял все то же самое. Не могу сказать, что Агнешка что-то вздыбливала, выгибала или, чего доброго, шипела, но ее реакция и связанные с этим эмоции весьма напоминали поведение пушистой симпатяги. Закончилось все тем, что она снова заревела и бросилась ко мне.

– Тим, я правда осталась прежней? – спросила она меня, задрав голову.

– Ты же видела, – кивнул я на зеркало. – Ты теперь даже лучше прежней.

Агнешка встала на цыпочки и, закрыв глаза, потянулась ко мне губами. Я так и не научил ее целоваться, или она все позабыла за тридцать лет. Рот ее снова открылся, и когда я вошел в него языком и попытался пощекотать ей нёбо, она задрожала и издала стон, который я уже не раз слышал прежде. Потом я силой оторвал ее от себя и сказал:

– Профессор рекомендовал в первый день воздержаться от возбуждающих ласк.

– Уф! – передернула она плечами. – Какой он дурак, этот твой профессор! А как здорово ты сделал мне сейчас! Ты раньше ведь так мне не делал?

– Нет, – подтвердил я. – Есть много такого, чего я не делал.

Она зыркнула на меня и отвернулась. Мне показалось, что она снова расплачется по известной причине, о которой я не собирался заговаривать первым, поэтому подошел и обнял ее сзади.

– Тебе не хочется примерить кое-какие наряды, моя радость? – спросил я, целуя ее в шею.

– А где они? – раскачиваясь, поинтересовалась Агнешка.

Я открыл шкаф и одну за другой достал обновы. Первым делом она ухватилась за коробку с бельем, быстро открыла ее и стала перед зеркалом прикладывать содержимое к себе.

– Откуда ты узнал, что черный цвет – мой любимый? – спросила она, продолжая вертеться у хорошего зеркала. – Я ведь тогда не носила черного…

– Ну, как всякий старый развратник… – начал я, однако она не дала мне договорить.

– Ужасно люблю старых развратников, которые дарят мне французское белье, – сказала вертихвостка, строя рожицы своему отражению. – Тим, а эти розы для меня? А почему их так много? Девятнадцать роз? Тим, ты хочешь сказать, что мне сейчас девятнадцать лет?

– Это случайность, – ответил я. – Просто взял охапку, а в ней оказалось девятнадцать штук. Могло бы оказаться и сорок девять.