Журнал Российский колокол - Российский колокол, 2015 № 7-8

Надо быть готовыми к неожиданным броскам в пространстве – соответственно броскам климата.

Есть куда бросаться? То ли это спасение, то ли проклятье.

«Расстояния – наше проклятье» (Александр I).

«Только расстояния и существуют в России» (Кюстин).

«Из-за мороза в России мало кому хотелось задержаться, а тем более жить» (Клаузевиц).

«Беспредельность среды обитания порождала такие черты русского национального типа, суть которого передаётся трудноопределимыми понятиями: «неуёмность», «бескрайность», «неподатливость», «своевольность»… Необъятность русской земли, отсутствие границ и пределов выразились в строении русской души. Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли: та же безграничность, бесформенность, устремлённость в бесконечность, широта» (Бердяев).

Всё точно, не поспоришь.

Другой сюжет, подстерегающий русского человека в его немерянном пространстве, – коварство земли, точнее, почвы, ещё точнее – пашни.

«Считается, что цивилизация начинается тогда, когда зерно воспроизводит себя как минимум пятикратно, тогда значительная часть населения может освободиться от необходимости производить продовольствие и обратиться к другим занятиям»… Например, в Англии. Но не у нас. «У нас короткое время полевых работ не оставляло места для новаторства и экспериментов: один неверный шаг, потеря нескольких дней – и впереди маячит голод… Хозяйство русских крестьян базировалось на сжатом цикле полевых работ, предполагало способность к тяжёлому и героическому труду, в течение короткого сельскохозяйственного сезона, когда крестьянам приходилось работать на износ… Возможно, именно от страды и произошло слово «страдание»…

А после страды?

«Шесть-семь месяцев в году земледелие невозможно из-за погодных условий. Крестьяне мастерили мебель и домашнюю утварь, пряли, шили одежду, заготавливали дрова, ходили за скотиной, что создавало тип разносторонне развитого, выносливого, энергичного, но необязательно готового к постоянному труду человека…»

«Россияне действительно способны на кратковременные героические усилия больше, чем на систематический труд».

«Умелому и трудолюбивому человеку с «золотыми руками» прощалось и пьянство, и непорядочность, и даже воровство».

«Загульные формы релаксации – ив минуты, и в долгие зимние месяцы отдыха…»

«Исключительная стойкость к ударам судьбы: люди веками одинаково готовы и к подаркам природы, и к бедствиям. И готовы, как Феникс, восставать из пепла».

Абсолютно точная парадигма! Согласен с каждым словом. По этим сюжетам российского самоосознания у меня нет вопросов.

Вопрос есть по третьему сюжету который связан с государственным и культурным устроением этой земли.

Русь – на стыке Европы и Азии – в этом «проходном дворе» человечества (охотно подхватываю у Никонова этот образ).

Строить что-нибудь на проходном дворе – значит откуда угодно ожидать «прохожих», в том числе и незваных. Спасение от них – наши огромные расстояния и плохие коммуникации, а также леса и болота – с севера, с запада. Хуже дело обстояло с южными рубежами. Там «на равнинах, тянущихся от Монголии до Карпат, безраздельно властвовали воинственные кочевые племена… Кочевники были исключительно хорошо подготовленной и приспособленной к любым трудностям кавалерией», и им никто не мог противостоять на поле боя. «Борьба с кочевником, половчанином, злым татарином – самое тяжёлое историческое воспоминание российского народа…»

Первое, что хочется сделать, читая эту экспозицию, – уравновесить мотивы сторон. То есть выслушать и другую сторону. Что такое «тысячелетнее и враждебное соседство с хищным степным азиатом» (Ключевский) – мы знаем. Но какой представлялась этим азиатам попадавшаяся на их пути череда оседлых городов – знаем ли? не поискать ли ответа у Льва Гумилёва?

Так вот мои вопросы Вячеславу Никонову: а мы, нынешние россияне, – не потомки ли также и тех кочевников? Поскреби нашего пахаря – не сидит ли в нём казак? И как оказалось соседство сильнее кочевого разбоя в истории нашего Отечества? И как соседские связи перешли в связи родственные?

Ищу ответа на четвёртой странице обложки книги, где дана краткая и яркая авторская аннотация того, что в ней изложено.

«У нашего Отечества великое прошлое, – пишет Никонов. – Ветвь арийского племени спустилась с Карпатских гор, мирно заселила Великую Русскую Равнину, Сибирь, самую холодную часть планеты, дошла до Тихого океана, основала Форт Росс, впитала в себя соки богатейших культур Византии, Европы, Азии, разгромила страшнейшего врага человечества – нацизм, проложила человечеству дорогу в космос…»

Подписываюсь под каждым мотивом этой симфонии. Безоговорочно – почти под каждым. Потому что под первым мотивом – с оговоркой.

Да, ветвь арийского племени, спустившаяся с Карпатских гор, достойна памяти. Но где другие ветви? Другие племена, оказавшиеся на «проходном дворе» и вошедшие в общий «сплав» – в многоэтничное единое целое? Иногда в ходе борьбы, но чаще добровольно. Где казаки-бродники южных степей – Причерноморской, Приазовской, Прикаспийской? Где породнившиеся с «прохожими» насельники Северного Кавказа? Где родные наши челдоны, родные волжане, родные уральцы, вжившиеся в наш общий сплав? Где все наши родичи, хранившие общие думы во глубине сибирских руд? Они что, так и не входят в российскую матрицу?

В книге Вячеслава Никонова глава «Империя и нация» – одна из самых интересных. Не только по причине исчерпывающей обильности и плотности материала (в этом смысле в книге все главы замечательны), а по тому, какой злободневностью пропитались эти два слова на переломе от проклятого XX века к загадочному XXI. И «империя». И «нация».

Мир въехал в горячку национальных проблем, граничащих с этнобесием. Понятие империи становится пугалом. Изначальное значение латинского термина («законная власть», «суверенное право») никого не убеждает, а то и не интересует. Какое там «право»! Вы сначала спросите у испанцев, куда делись «величайшие цивилизации» ацтеков и инков, вполне достойные ранга «империй», пока их не сбросили в океан более «достойные»…

Кстати, о воде. Одно дело – приобретать колонии за морями и океанами и выкачивать оттуда что можно, и другое дело – строить на окружающих землях деревянные крепости, а потом соединять их железными дорогами, чтобы вкачивать в эти земли новые и новые средства…

Вопрос, который сразу возникает применительно к Руси: как нам разъехаться (словесно) с империей Чингиза, то есть с Ордой, в состав которой въехала (против воли) древняя Русь?

Ответ Никонова: в период Ордынского господства Русь не была империей, но стала частью империи Чингизидов, то есть узнала, что это такое. Выдержала дорогой ценой, но и научилась многому, в том числе умению заполнять геополитический вакуум, что определило её собственный путь по осколкам распавшейся Орды.