Журнал Российский колокол - Российский колокол, 2015 № 7-8

Я сплюнул незаметно под его зачуханный станок, затянулся воздухом и сказал: «Насколько я понял из вашего, сударь, повествования, трудолюбие не входит в перечень достоинств рядового грека. У них там как бы сплошная сиеста, с которой они рождаются и помирают. Кого-то они мне очень сильно этим напоминают. Не подскажете, любезный, кого?» – «Да нас самих, кого же еще! – вылез наперед Христофорыч и загоготал жизнеутверждающе. – Мы тоже особо париться не любим. Конечно, оно, ежели, скажем, в баньке, да с веничком в оттяжку, да со стопариком с устатку…» – «Нет, вы уже посмотрите на него! – начал возмущаться как-то по-одесски брат Иван и даже чем-то стал похож на бывалого одессита. – Ему уже, видите ли, греки не нравятся! А сам не успел на берег сойти, как тамошнего бармена на коньячок нехилый наказал!» – «Нашел тамошнего, – усмехнулся я. – Это же Генка Грек по прозвищу Стрелок из инструментального. Он у меня столько сигарет настрелял, что я спокойно мог бы выпить все его запасы, и он бы еще не рассчитался со мной». – «Ты это, – сказал Христофорыч, – хорошо рассказал, душевно. Как-то легко там дышится, в этой Греции. А что, правда она к нам хочет прислониться или это ты так по-лекторски сбрехнул?» – «Да их бабка одна чокнутая забодала своими наставлениями, – сказал брат Иван. – Как запустит свою шарманку: «Arbeiten! Nicht starren an den Seiten!» [1], так хоть в петлю лезь. Только они расслабятся, а она тут как тут: «Arbeiten! Nicht starren an den Seiten!» А там ведь куда ни пойди, кругом все шепчет… Только ты приладишься к кому-нибудь, так она по новой: «Arbeiten! Nicht starren an den Seiten!» – «Блин! – ругнулся в сердцах Христофорыч. – Тут действительно на край света побежишь. Надо их взять к себе. Вместо хохлов. Пусть волосенки дерут от досады. Не хотели с нами жить, нос воротить стали – ничего, и покраше вашего найдем. Только вот как бы эта бабка за ними не увязалась, а то начнет нам тоже свою песню петь – куда тогда бежать?» – «Не боись, у нас на ихнюю бабку свой дедок имеется, – сказал я. – У него не забалуешь!»

В общем, после короткой дискуссии мы все же решили принять Грецию на место Украины. Новая сеструха и собой недурна, и на Запад коситься не станет, потому как там один сплошной «Arbeiten! Nicht starren an den Seiten!». Ay нас ей будет хорошо, покойно. Опять же ежели какая неувязка случится, переселим ее к нам совсем… да в ту же Сибирь, а сами в теплые края махнем, хоть по-человечьи поживем. Мы с братом Иваном у Генки Грека на первый случай остановимся, а Христофорыча отправим искать шалаву из Кривой Музги, и все у нас будет «abgemacht» [2], как говорят эти, блин, трудоголики во главе с доставшей уже всех вконец бабкой…

Не пойму, чего это некоторые у нас ополчились на патриотов, и слово-то само как-то презрительно даже произносят. Не просто скажут, мол, патриот, а с закавычками – «патриот»! По мне, так горше доли патриота в нашей сторонушке теперь и не сыщешь. Я знаю, что говорю.

Как только Горнист сыграл сбор, мы с братом Иваном (в сто двадцать пятый раз объясняю: это кличка такая) с самого утра, часов с двенадцати, заняли очередь на запись. Перед нами стоял какой-то чернявый иностранец из Средней Азии, и черт дернул брата Ивана начать объяснять ему, по какому поводу здесь народ некучно толпится. Пока наш толмач занимался своей работой, изображая из себя чеканутого мима, иностранный гражданин, еще минуту назад лопотавший какую-то тарабарщину медленно вдруг стал оседать и в конце концов ударился оземь, превратился в ясна сокола и был таков. К брату Ивану тотчас подошел дежурный по очереди с крашеными волосами и нудным голосом сообщил, что всякая агитация запрещена. После этого мы отыскали мужика, страдавшего бессонницей, прислонили его к очереди на место иностранца и вернулись на завод проведать бугра своего Христофорыча, который напрочь отказался стоять с нами из каких-то там принципиальных соображений, или, иными словами, по его витиеватому выражению, «в память о всех невинно почивших когда-либо в очередях».

Мы нашли такую его позицию хотя и заслуживающей снисхождения, но недостаточно патриотичной, сделали ему замечание и отправились в столовку – выпить компота перед неизбежным стоянием. Потом посидели в гриль-баре, посмотрели с аппетитом, как люди едят кур, запили увиденное кружкой кваса «вырвиглаз» на двоих и выдвинулись к парку с чугунным идолом Серёгой на пьедестале.

Идол Серёга был в картузе, а то бы вороны попортили ему прическу, и из брюнета он бы определенно превратился в блондина. Мы еще валетом подремали на широкой лавке в тени плакучей ивы и уж потом направились к очереди.

Каково же было наше удивление, когда никакой очереди мы не обнаружили. У обшарпанной двери стояла какая-то придурочная бабенка, непонятно с какой целью кричавшая в пространство: «Голосовать модно!» и нервно ходил туда-сюда импортный приятель брата Ивана, который тотчас приладился к нам и начал что-то снова балаболить, размахивая руками.

«По-моему, он хочет в туалет», – сказал брат Иван и решительно открыл входную дверь.

Минуты через три из помещения вышел наш знакомый дежурный и, взяв неуступчивого гражданина под локоть, потянул его внутрь. Я пошел следом, деликатно подталкивая страдальца сзади.

Брат Иван сидел на стуле и заполнял анкету. Нам с иностранцем тоже дали по бумаженции, причем наш приятель всячески пытался отделаться от подарка, сначала бросив его на стол, а затем смахнув на пол.

«Туалет только заполнившим анкету патриота», – сказал дежурный и выразительно посмотрел на бунтаря.

«Он вас не слышит», – сказал я.

«И не видит, – добавил брат Иван, не отвлекаясь от писанины. – Не приставайте к нему. Он может по моей анкете сходить в туалет?»

«Вероятно, да, – подумав, ответил дежурный. – А вы сами разве не хотите? У нас по одной анкете только раз можно зайти».

«Я схожу по анкете Индивида Матвеевича, – сказал брат Иван, – а он потерпит».

«Это было бы весьма патриотично с его стороны», – заключил дежурный и достал связку ключей.

Потом мы вдвоем с дежурным, подхватив гостя под мышки, по воздуху доставили его к вожделенному месту, впихнули внутрь кабины и, закрыв ее на два оборота ключа, вернулись в комнату.

Я взялся за анкету, а дежурный достал миниатюрную пилку и принялся подпиливать ногти на руках. Меня чуть не стошнило. Эти субтильные мужики с крашеными волосами и маникюром вызывали во мне труднопреодолимую агрессию, оскорбляя все мое патриотическое существо.

Я отложил анкету в сторону и поинтересовался у дежурного, кивнув на пилку: «Это что… помогает в агитационной работе с молодежью?»

«Еще как! – лениво произнес дежурный. – Если у вас ухоженные руки и лицо, если от вас приятно пахнет да к тому же вы обладаете хорошей фигурой, то люди проявят к вам больше интереса, чем к какому-нибудь замухрышке».