Ростислав Туровский - Политическая наука №4/2011 г. Региональное измерение политического процесса

Геополитическое видение мира (или картина мира) – нормативная ментальная политическая карта мира или региона в совокупности с представлениями о действующих в них силах, влияющих на внешнюю политику. Иначе говоря, это набор общественных представлений о соотношении между различными элементами политического пространства, о национальной безопасности и угрозах ей, выгодах и невыгодах определенной внешнеполитической стратегии.

Неотъемлемый элемент геополитического видения мира – образ страны в представлении ее граждан, в том числе их взгляды на ее территорию, «естественные» или «исторические» границы, сферу жизненных интересов, предпочтительную модель развития, историческую миссию, внешние или внутренние силы, благоприятствующие или препятствующие ее осуществлению ( geopolitical imagi-nation ) [Dijkink, 1996, 1998]. Доказано, что социальные и региональные группы, как правило, имеют свое видение мира, которое совсем не обязательно совпадает с доминирующим [Dalby, О’Tuathail, 1998].

Геополитическое видение формируется под воздействием многочисленных факторов – семейных традиций, образования, личного опыта человека, в частности размеров и конфигурации освоенного им пространства ( espace vécu ), рекламы, литературы и искусства, кино, СМИ, создающих и распространяющих набор мифов и стереотипных представлений о национальной истории и территории. Эти представления распространяются в ходе геополитического дискурса , синтезирующего определенную информацию о международных делах в привязке к территории. Геополитический дискурс чаще всего инициируют и поддерживают СМИ, обычно обслуживающие интересы определенных групп элиты. Он складывается из определенных сюжетов – геополитических историй ( geopolitical storylines ), формируемых элитами для обоснования своей политики. В плюралистическом обществе обычно складывается несколько скриптов каждой истории – способов ее представления и медиатизации. Результатом геополитического дискурса становится создание или модификация геополитического видения мира, а затем геостратегии – понимания национальных интересов и путей их обеспечения и защиты [О’Tuathail, 2002].

Геополитическое видение мира имеет основания в геополитических традициях – исторически возникших национальных политико-философских школах, развивающих определенный нормативный и относительно формализованный набор взглядов на национальную идентичность, интересы и политические приоритеты [О’Tuathail, 2006].

«Низкая» геополитика и основывающееся на ней геополитическое видение мира – необходимый элемент национальной (этнической) и политической (государственной) идентичности, инструмент национального и государственного строительства. Голландский географ Х. Дайкинк исследовал соотношение между национальной идентичностью и геополитическим видением мира. Дайкинк проанализировал трансформацию национального геополитического видения мира в ряде стран (Германии, Великобритании, США, Аргентины, Индии и др.) под влиянием меняющихся географических и исторических факторов [Dijkink, 1996].

Геополитическое видение мира – продукт национальной истории и культуры, результат синтеза взглядов, исповедуемых различными слоями политической элиты, академическими экспертами, творческой интеллигенцией и общественным мнением в целом [Колосов, 1996]. «Официальное» геополитическое видение мира как часть национальной идеологической доктрины не всегда разделяет большинство населения. Отношения России с рядом стран, особенно ближнего зарубежья, долгое время отчасти основывались на примордиалистских 3 3 Примордиализм – понимание этнических групп как исторически неизменных социально-биологических общностей, основывающихся на единстве происхождения («кровном единстве»). мифах и стереотипах (типа «братья-славяне» или «православные»).

Дж. Тоал выделил три части критической геополитики: 1) изучение национальных геополитических традиций [O’Loughlin, 2001; Dodds, 2008]; 2) анализ геополитического дискурса [см., например, Sharp, 2000; Iivari, 2007]; 3) исследование значения пространственных концепций в разных традициях и культурах – таких, как «место», «район» и т.п. [О’Tuathail, 1994]. Он предложил и апробировал на конкретном материале модель трансформации отдельных географических представлений и образов в геополитическое видение. Согласно этой модели, первый этап процесса – сведение информации и образов в сюжеты (например, конфликт в Косово).

Второй этап – их перевод с помощью СМИ и распространяемых ими образов в определенные категории и формулирование в геополитическом дискурсе ответов на следующие вопросы:

1) что? (происходит): гражданская война, геноцид, международный конфликт и т.п.;

2) где? (дается геополитическая привязка места событий: в сердце Европы, в районе наших жизненных интересов…);

3) кто? (участники событий): вырабатывается противопоставление «нас» и «их», «добра» и «зла» (например, террористы против цивилизованного мира);

4) почему? (кто виноват?): в случае с Боснией и Косово ответ был – тоталитарный, коммунистический режим Милошевича, враг демократии, разжигающий национализм, чтобы удержаться у власти [О’Tuathail, 2002; Kolossov, О’Tuathail, 2007].

Геополитическое видение мира в целом и образы отдельных стран и территорий особенно важны в государственном строительстве в переходные исторические периоды. Развитие национальной (политической) идентичности в значительной степени происходит в результате противопоставления «своих» «чужим», жителям соседних и других зарубежных стран. Например, официальная украинская геополитическая доктрина основывается на исторических мифах, многие из которых прямо противоположны российским [Колосов, Мироненко, 2001].

Иными словами, пространство – это не нейтральная для человека категория. Национальные стереотипы обязательно включают образы пространства: так, районы, относимые национальным сознанием к территории своего государства, как и страны, получают своего рода коды, а многие из них становятся национальными символами, как Косово для Сербии. Французы всегда считали Эльзас и Восточную Лотарингию частью Франции, но отказались полагать таковой Алжир. В массовом сознании существует единое, постоянно расширяющееся поле географических образов, причем и сами эти образы находятся в разной стадии эволюции [Петренко, Митина, Бердников, 2000; Archer, Shelley, Leib, 1997; International trust and public opinion… 2004].

На географические образы опираются проекты государственного строительства, внешнеполитические стратегии. Для создания таких образов мобилизуются все историко-культурные ресурсы места, «макрогеополитические» представления выводятся, казалось бы, из чисто локальных. Так, построенный при Н. Чаушеску гигантский Дворец республики – очевидный символ тоталитаризма – превращен в органическую часть образа Бухареста. Его «конверсия» в место размещения учреждений представительной и исполнительной власти подается как выражение стремления румынского народа к плюрализму, либеральной демократии и принадлежности к европейскому культурному кругу [Light, 2001].