Жан Расин - Трагедии

Скажи, Азария, ты входы в храм закрыл?

При мне их заперли на прочные засовы.

Одни левиты здесь и никого чужого?

Я дважды обошел притворы — никого.
Толпа молящихся из храма своего,
Как стадо, ужасом гонимое, бежала,
И лишь господних слуг в нем совесть удержала.
Народ наш не был так напуган с тех времен,
Когда спешил за ним в погоню фараон [308].

Народ, перечащий лишь повеленьям божьим,
Достоин рабства ты!.. Но медлить мы не можем.
Однако почему здесь девы в миг такой?

Не разлучимся мы, наш господин, с тобой.
Иль в храме божием считают нас чужими?
Тут наши родичи. Мы остаемся с ними.

Хоть робки мы, увы, хоть не под силу нам
Колом, как Иаиль, пронзить висок врагам [309]
И вольность возвратить поруганной отчизне,
Мы в жертву принести ей можем наши жизни.
Когда за храм мечи поднять придет вам срок,
К моленьям нашим слух, быть может, склонит бог.

Так вот кто, господи, твое орудье мщенья!
Священников, детей и дев ты шлешь в сраженье.
Но если с ними ты, никто не сломит их.
Ты властен мертвеца вернуть в число живых.
Ты ранишь и целишь, казнишь и воскрешаешь [310].
Ты нам уверенность в самих себе внушаешь.
Не в доблестях своих мы черпаем ее —
Нам силы придают всеведенье твое
И мысль, что этот храм, творца приют нетленный,
Пребудет навсегда, как солнце над вселенной.
Но что за трепет мной внезапно овладел?
Ужели на меня дух божий низлетел?
Да, это он речет, и взор мой обострился,
И мрак грядущего передо мной раскрылся.
Левиты, вторьте мне! Пусть ваши гусли в лад
С глаголом уст моих рокочут и звенят.

Да прозвучит господень голос в храме
И нас надеждой новой вдохновит,
Как вешними утрами
Роса траву поникшую живит.

Внемлите мне, земля с небесной твердью вместе.
Ты мнишь, Иаков, бог уснул, простив нечестье?
Нет, он восстал! И вы, кто грешен, ждите мести.
Музыка возобновляется. Иодай тотчас же продолжает.

Первосвященник кем зарезан в храме сем? [312]
Плачь, Иерусалим, о город злоковарный,
Пророков божиих палач неблагодарный! [313]
Создатель отказал тебе в любви былой,
И фимиам ему стал ненавистен твой.
Куда детей и жен в оковах гонят? [314]
Царь городов земных повержен и снесен.
Священники в плену, во прахе царский трон.
Храм рухнул — господом навек покинут он,
И кедр его столбов в огне пожара тонет.
О Иерусалим, печаль моя [315],
Кем ты лишен красы и ввергнут в униженье?
Где взять довольно слез, чтоб о твоем паденье
Ручьями лил их я?

О храм!

Давид!

Пусть вновь, Сион, творца твердыня,
Он даст тебе припасть к реке его щедрот.
На минуту снова музыка, затем Иодай прерывает ее.

Но что это? В песках пустыни,
Не град Давидов ли из праха восстает [316],
Животворящая, нетленная святыня?
Ликуй, людской счастливый род!
К Сиону, ставшему еще прекрасней ныне,
Не только избранный народ —
Все племена земли стремятся в свой черед. [317]
Встань, Иерусалим, с челом, горе́ воздетым,
И, славой вечною венчанный, посмотри,
Как распростерлись ниц перед тобой цари,
Как все, кто страждет в мире этом,
Привлечены к тебе твоим целящим светом.
Блаженны те, кому войти в Сион дано!
Да оросится с небосклона
Иссохшее земное лоно,
И вам родит спасителя оно!

Увы! Спасителя нам неоткуда ждать,
Коль царский род, что жизнь ему был должен дать...

Ступай, Иосавеф, готовь венец богатый,
Который на челе Давид носил когда-то. ( Левитам. )
А вы последуйте за мною сей же час
Туда, где мы храним вдали от чуждых глаз
Те копья и мечи, которые, бывало,
Кровь филистимская в сраженьях омывала:
Немало их принес Давид на склоне лет
В дар присносущему подателю побед.
Достойней применить оружье вряд ли можно.
Идем. Раздать его хочу я неотложно.

О сестры, как томлюсь я страхом и тоской!
Такие ль, бог всесильный, бог единый,
Куренья, жертвы и первины
На алтарях твоих уместны в день такой?

Как нестерпим нам, робким женам,
Губительных доспехов вид!
И кто поверил бы, что сталь жестоким звоном
Обитель мира огласит?

Но почему, к творцу и вере безучастный,
Молчит по-прежнему весь Иерусалим?
Сам Авенир, что за отвагу чтим, —
И тот к нам не спешит на помощь в миг опасный.

Откуда при дворе, где произвол — закон,
Где нужно к сильному ласкаться,
Где награжден и вознесен
Льстец за умение бесстыдно пресмыкаться,
Защитник может отыскаться
Тем, кто безвинно притеснен?

Но для кого же в миг столь треволненный
Приготовляют здесь царей венец священный?

Свой приговор господь изрек,
Но внять ему один первосвященник смог.
А мы опять в недоуменье:
То ль даст нам избавленье,
То ль горше нас накажет бог?

Угроза и обет! О тайна без предела!
Как много бед и благ нам предвозвещено?
Лишь ты, предвечная премудрость, слить сумела
Любовь и гнев в одно.

Сион падет во прах: пожары и осада
Его разрушат до конца.

Нет, устоит Сион: святой глагол творца
Ему навек ограда.

Я вижу: дивный блеск его красы исчез.

Я вижу: озарил всю землю свет Сиона.

Он тонет в пропасти, и пропасть та бездонна.

Вознес чело он до небес.

О мрак падения!

О вечный полдень славы!

О скорбный стон!

О гимн победы величавый!