Джонатан Фоер - Жутко громко и запредельно близко [litres]

Я воткнул ее в землю и надавил всем своим весом. Я не знал, сколько это, – я был так занят поиском папы, что давно не взвешивался.

Это был жутко тяжелый труд, и я зачерпывал изо всех сил, но получалось все равно по чуть-чуть. У меня запредельно устали плечи, но это еще ничего, потому что, поскольку лопата была одна, мы копали по очереди.

Прошло двадцать минут и потом еще двадцать.

Мы копали, а результата не было.

Прошло еще двадцать минут.

Потом батарейки в фонарике сели, и мы перестали видеть даже свои руки. На этот случай у нас не было ни плана, ни запасных батареек, хотя они, само собой, должны были быть. Как я забыл про такую простую и важную вещь?

Я позвонил на мобильник Джеральду и попросил его съездить и купить несколько батареек. Он спросил, все ли в порядке. Было так темно, что даже плохо слышно. Я сказал: «Ага, мы в порядке, только батарейки нужны». Он сказал, что ближайший магазин отсюда минутах в пятнадцати. Я сказал: «Я вам заплачу». Он сказал: «Не в этом дело».

К счастью, поскольку мы занимались раскапыванием могилы, видеть руки оказалось необязательно. Грести лопатой можно и на ощупь.

И мы гребли во тьме и молчании.

Я думал про все подземное, типа червей, и корни, и глину, и клады.

Мы гребли.

Я подумал, сколько всего живого умерло с тех пор, как что-то первое родилось. Триллион? Гуголплекс?

Мы гребли.

Я подумал, о чем думает жилец?

Наконец мой телефон заиграл «Полет шмеля», и я посмотрел на определитель номера. «Джеральд». – «Привез». – «Вы не принесете их сюда, чтобы нам не тратить зря время». Он несколько секунд молчал. «Хорошо, принесу». Я не мог ему описать, где мы, и просто громко выкрикивал его имя, и он пришел на голос.

Все-таки видеть было намного лучше. Джеральд сказал: «Что-то медленно у вас продвигается». Я сказал: «Мы плохие копатели». Он снял водительские перчатки, убрал их в карман пиджака, поцеловал крест, который висел у него на груди, и взял у меня лопату. Он был очень сильный и зачерпывал сразу много земли.

Было 2:56, когда лопата уткнулась в гроб. Мы услышали звук и переглянулись.

Я поблагодарил Джеральда.

Он подмигнул мне и потом пошел обратно к машине, и потом растворился во тьме. «А Джанет, – услышал я и посветил фонариком в направлении его голоса, – старшая-то моя, обожает сухие завтраки. Весь день бы ими хрустела – только позволь».

Я сказал: «Я их тоже обожаю».

Он сказал: «Ну, и хорошо», и шаги его стали совсем тихими.

Я спустился в яму и размел оставшуюся землю кисточкой.

Что меня удивило, так это что гроб был мокрый. Видно, я этого не ожидал, потому что откуда под землей столько воды?

Что еще меня удивило, так это что гроб в нескольких местах треснул – очевидно, под тяжестью всей этой земли. Если бы папа в нем был, его бы съели муравьи и черви, пролезшие в эти трещины, или какие-нибудь микроорганизмы. Я знал, что это не имеет значения, потому что, умерев, мы ничего не чувствуем. Тогда почему меня это волновало?

Что еще меня удивило, так это что гроб был без замка и вообще едва прикрыт. Крышка просто лежала сверху, и ее любой мог открыть. Мне это не понравилось. Но с другой стороны, кому нужно открывать гроб?

Я открыл гроб.

Я опять удивился, и опять непонятно почему. Я удивился, что папы там не было. У себя в мозгу я знал, что, само собой, его не будет, но в душе, видно, все-таки на что-то надеялся. А может, я удивился запредельности увиденной пустоты. Мне показалось, что я смотрел на словарное определение этого слова.

Выкопать папин гроб я придумал в ночь после моей встречи с жильцом. Когда я лежал в постели, мне было озарение, типа как простое решение неразрешимой задачи. Утром я бросил камушек в окно гостевой спальни, как говорилось в записке, но я не очень меткий бросатель, и за меня добросил Стэн. Когда жилец пришел на угол, я рассказал ему про свою идею.

Он написал: «Для чего ты хочешь это сделать?» Я сказал: «Чтобы перепроверить – папа любил правду». – «Что перепроверить?» – «Что он мертв».

После этого мы встречались каждый вечер и обсуждали детали, как для военной операции. Мы обсудили, как добраться до кладбища, и разные способы перелезания через забор, и где достать лопату и другие необходимые инструменты, типа карманный фонарик, и кусачки, и пакетики с соком. Мы обсудили все, но почему-то ни разу не поговорили о том, что сделаем, когда откроем гроб.

Только за день до того, как мы условились ехать, жилец задал этот очевидный вопрос.

Я сказал: «Наполним, само собой».

Тогда он задал другой очевидный вопрос.

Сначала я предложил наполнить гроб вещами из папиной жизни, типа его красными ручками, и его увеличительным стеклом ювелира, которое называется лупа, и даже его смокингом. Наверное, мне это пришло в голову из-за Блэков, которые сделали друг про друга музей. Но чем больше мы это обсуждали, тем это казалось бессмысленнее, потому что – какая тут польза? Папе это все ни к чему, потому что он мертвый, и еще жилец сказал, что все-таки будет лучше, если его вещи останутся дома.

«Можно наполнить гроб драгоценностями, как делали для знаменитых египтян, о чем я знаю». – «Но он не египтянин». – «И терпеть не мог драгоценности». – «Он не любил драгоценности?»

«Может, мне зарыть то, за что мне стыдно», – предложил я, думая в голове про старый телефон, и блок марок «Выдающиеся американские изобретатели», за который обозлился на бабушку, и инсценировку «Гамлета», и письма, полученные от незнакомых людей, и свою дурацкую самодельную визитку, и тамбурин, и недовязанный шарф. Но это тоже выглядело бессмысленным, особенно когда жилец мне напомнил, что зарыть еще не значит забыть. «Что же тогда?» – спросил я.

«Есть идея, – написал он. – Завтра покажу».

Почему я так ему доверял?

Назавтра мы встретились на углу в 23:50, и у него было два чемодана. Я не спросил, что в них, а почему-то решил дожидаться, когда он мне сам расскажет, хотя это был мой папа, а значит, и гроб был тоже мой.

Через три часа, когда я спустился в яму, размел землю и открыл крышку, жилец открыл чемоданы. Они были набиты бумагами. Я спросил, что это. Он написал: «Я потерял сына». – «Потеряли?» Он показал левую ладонь. «Как он умер?» – «Я его потерял до того, как он умер». – «Как?» – «Я ушел». – «Почему?» Он написал: «От страха». – «Какого страха?» – «От страха его потерять». – «Вам было страшно, что он умрет?» – «Мне было страшно, что ему предстоит жить». – «Почему?» Он написал: «Жизнь страшнее смерти».

«А что это за бумаги?»

Он написал: «Все, что я ему не сказал. Письма».

Честно говоря, я не знаю, что тогда понял.

Я вряд ли догадался, что он мой дедушка, если только самым краешком мозга. И точно не связал письма в его чемоданах с конвертами в бабушкином комоде, хотя и следовало.