Михаил Угаров - Смерть Ильи Ильича

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ ОБЛОМОВ

ЗАХАР, слуга Обломова

АРКАДИЙ, доктор

АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ ШТОЛЬЦ

ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА ИЛЬИНСКАЯ

АГАФЬЯ МАТВЕЕВНА ПШЕНИЦЫНА

МАША И ВАНЯ, дети Пшеницыной

ПЕРВЫЙ ПОСЫЛЬНЫЙ

ВТОРОЙ ПОСЫЛЬНЫЙ

«Я, нижеподписавшийся, свидетельствую, с приложением своей печати, что коллежский секретарь Илья Обломов одержим hypertrophia cordis cum dilatatione ejus ventriculi sinistri (отолщением сердца с расширением левого желудочка оного) , угрожающим опасным развитием здоровью и жизни больного, каковые припадки происходят, как надо полагать, от ежедневного хождения в должность. Посему, в предотвращение повторения и усиления болезненных припадков, я считаю за нужное прекратить на время г. Обломову хождение на службу и вообще предписываю воздержание от умственного занятия и всякой деятельности.»

Решительный молодой человек входит в комнату. У него вихор на затылке, который он так и не смог пригладить в прихожей, хотя начинал еще с лестницы. У него румянец во всю щеку, а на щеках – ямочки.

АРКАДИЙ. Здравствуйте! Собственного говоря, вы уж, наверно, предупреждены о моем приходе. И имя мое вам, конечно же, называл прежний ваш доктор. Но, тем не менее, позвольте представиться… м-м-м… Собственно, я бы хотел без чинов и церемоний… зовите меня просто. Аркадием Михайловичем. А вы, я полагаю, Илья Ильич?

И только тут он замечает, что в комнате никого.

Аркадий вздохнул с облегчением, рассмеялся. Поставил саквояж на пол, подтащил стул и сел.

(Недовольным голосом, почти сварливо.) Что значит – «вы предупреждены о моем приходе»?.. Или – «имя вам мое называли»? Глупо. Что из того, что имя называли? Как-то нескромно звучит, будто имя громкое и все должны тотчас сказать – «ах, вы и есть тот самый…» Представиться по полной форме, не торопясь, не волнуясь. Говорить нужно медленно, как бы обдумывая сказанное. Очки нужно завести для солидности, вот что! (Пробует.) Да. Недавно лишь закончил. Да. Со студенческой скамьи. Зато защитился на отлично. На доктора медицины. Практиковался. В самой Обуховской больнице, ни где-нибудь! Полтора года в Венском институте нервных болезней, наблюдателем.

Встает, важно расхаживает по комнате. Говорит, подражая кому-то.

Видите ли, милейший… Ваш прежний доктор, глубоко мною уважаемый Карл Иванович… Ведь он известил вас, что отказывается от вашего лечения? Потому что не видит у вас болезни. (С усмешкой.) Или не смог вывести диагноза. (Вновь серьезно.) Он выслушал консилиум, прежде чем принять решение. Они все как один не нашли у вас никакой болезни. (Ядовито.) Или не нашли ей названия. (Прежним спокойным голосом.) Дело было предложено мне, и я тотчас же согласился. Область моих медицинских интересов – а это душевные болезни – коллегам показалась достаточным основанием, чтобы передать вашу болезнь мне. Я, видите ли, занимаюсь душевнобольными.

Ниоткуда раздался приглушенный голос:

Я не душевнобольной! Где здесь душевные болезни?

Аркадий испугался. Присел на стул со страху.

Оглядел комнату, но никого в ней не увидел.

АРКАДИЙ. Всякая болезнь есть следствие душевной травмы. Невидимой, разумеется.

ГОЛОС. Так уж и всякая? А если, к примеру, кто коленку расшиб?

Аркадий в страхе вертится на стуле, ищет собеседника.

Но в комнате – по-прежнему пусто.

АРКАДИЙ. Колено расшиб? Г-м… Хороший доктор спросит так – «Зачем ты это сделал?»

ГОЛОС. Обнесло. По случайности. Так.

АРКАДИЙ (горячо). Не так. Случайностей не бывает. Все от головы. Колено зашиб – значит, сам, не осознавая того, себя наказал.

Изумление невидимки было таково, что он вынужден показаться. Появился он из-под большого круглого стола с зеленой скатертью, с кистями до полу.

Край скатерти взлетел, оттуда показался – Илья Ильич Обломов.

ОБЛОМОВ. Наказал? Да за что?

АРКАДИЙ. Сделал что-то худое. И сам себя наказал.

ОБЛОМОВ. Я ничего худого не делал.

АРКАДИЙ (веско). Всякий человек в чем-нибудь да виноват.

Обломов молчит. Видно, что он согласен.

Позвольте, вы, наверное, что-то обронили? А оно под стол закатилось? Нашлось?

ОБЛОМОВ. Нет.

АРКАДИЙ. Так, может быть, вам помочь?

ОБЛОМОВ. Я ничего не ронял. Ничего не закатилось.

АРКАДИЙ. А зачем же вы, позвольте спросить, залезли под стол?

ОБЛОМОВ. Я просто так здесь сижу. У меня здесь домик.

АРКАДИЙ. Что?

Обломов, кряхтя, вылезает из-под стола.

Поднимает руки над головой, сделав ладони углом – вид островерхой крыши.

«Я в домике!» Ну, так говорится. Если мы с вами, к примеру, в салочки играем, то нечестно меня салить, если я перед этим сделал так (ладони над головой) и сказал – «я в домике!»

АРКАДИЙ (в полной растерянности) . Ну…

ОБЛОМОВ. Баранки гну!

Молчание.

(Любезно.) Обломов. Илья Ильич.

АРКАДИЙ. Позвольте представиться… Впрочем, зовите меня просто…

ОБЛОМОВ. Аркадием Михайловичем.

АРКАДИЙ. Прежний доктор Карл Иванович…

ОБЛОМОВ. Предупреждал. И имя называл.

АРКАДИЙ. Я недавно лишь закончил. Доктор медицины. Практиковался в Венском институте нервных болезней.

ОБЛОМОВ. И в Обуховской больнице.

АРКАДИЙ. Аугсбургская школа нервных патологий. Сальпетриер в Париже, и доктор Жан Мартен Шарко…

ОБЛОМОВ (прерывая его). А вы в салочки – как? Играете?

АРКАДИЙ (после паузы). Не ударялись ли вы головой?

ОБЛОМОВ. А как же! Четырнадцать раз.

АРКАДИЙ. Удар пришелся в затылок?

ОБЛОМОВ (охотно). Во все части головы. И в лоб был удар, когда с горки на санях катался, и маковкой бился, когда со сна за порог запнулся. Виском об угол, когда с рыбных пирогов обнесло. Затылком, когда в казаках-разбойниках меня пулей сразило. Подтеменьем – в полонезе не той ноги пошел… Теменем, когда девки с буфета супницу доставали. Да так ударился теменем, что четверть часа пребывал в потёмках. Насилу меня оттуда дозвались… Да все ли я назвал? (Быстро тараторит.) Постойте, – голова делится на лицо и собственно голову. Лицо мы не трогаем. Хотя было рассечено и надбровие, но этого мы касаться не будем, как обещали. Разберем же голову – не забыл ли чего! Голова делится на маковку, на виски (оно же – косицы), на затылок (он же – затылочье или затылица). Идем дальше, – темя и подтеменье. (Отдышался.) Кажется, все!

АРКАДИЙ (в восторге). Вы – настоящий сумасшедший!

Обломов посмотрел на него с грустью. Вздохнул и полез снова под стол. И угол скатерти за собой опустил.