Юлий Чепурин - Снега

Н и к и ф о р (подозрительно) . А ты… ты кто такой будешь? Тут зачем?

Л е н и н (улыбнулся) . Есть… некоторые дела.

Н и к и ф о р. Это верно — делов на нашу голову хватает. А ты, слышь-ка, не из тех, случаем, что — супротив царя?

Л е н и н (смеясь) . В самую точку попали.

Н и к и ф о р (оглядываясь по сторонам) . Дак ведь отседа-то воевать с царем не с руки далековато малость.

Л е н и н. Ничего, достанем и отсюда.

Н и к и ф о р (с сомнением покачал головой) . Ну-ну. Значит, вас, таких, в Расею не допускают?

Л е н и н. Да, просят подождать.

Н и к и ф о р. То-то. (Вдруг.) А ведь я тоже — того…

Л е н и н. То есть?

Н и к и ф о р. Тоже, говорю, уж сколь лет супротив богатеев да буржуев за правду воюю.

Л е н и н. Каким же образом? Расскажите, расскажите.

Н и к и ф о р. Вот, скажем, обидел меня, рабочего человека, барин или купец какой, так я в отместку назначаю ему «духовую подать».

Л е н и н. Это что же означает?

Н и к и ф о р. В верхнем своде новой печи втыкаю в сырую глину березовую щепку и обратно кирпичом заделываю. Всё честь честью, рассчитаются со мной, радуются, что печку я сложил — загляденье. Только с того самого момента она, печка-то, от той моей щепки веки вечные такой угар будет давать — света те буржуи невзвидят.

Л е н и н. А как же быть? Печь ломать?

Н и к и ф о р. А это уж ихнее дело. Пусть маются, ежели не приветили рабочего человека.

Из дома выходит К о ж у х о в.

К о ж у х о в. Доброе утро, Владимир Ильич.

Л е н и н. Здравствуйте, Георгий. Вы только послушайте, какие бывают на свете хитрые штукенции.

Н и к и ф о р. Ну, а уж самым злыдням я «дымовую подать» назначал.

Л е н и н. Как это?

Н и к и ф о р. Э… в том и суть — как. Это мой самый что ни на есть главный секрет. Кладу печь, вывожу дымоход, трубу, значит. Беру суровую нитку, привязываю к ней голубиное перышко, с крыши в трубу опускаю и ухожу восвояси. Ежели не топят, нитка спокойно себе висит, перышко к стенке трубы прижмется — не шелохнется. А затопишь — теплый дух в трубу пойдет, перышко и начнет кружить… Кружит, а дым-то наружу не выпускает, он весь (смеется) , дым-то, как есть, в горницу обратно прет. Зовут трубочиста. Тот и туды и сюды. Нету, говорит, не в силах-возможности избавление вам от дыма произвести: дымоход правильный, сквозной, ищите, мол, причину во чреве печи.

Л е н и н. Вот, Георгий Максимович, мы с вами марксисты, изучаем политэкономию и не подозреваем, что существуют еще «духовая» и «дымовая» подати. Уверен, что и народники не подозревают, хотя на каждом углу клянутся, что никто лучше их не знает русский народ… (Никифору.) А не кажется вам… Простите, как вас зовут?

Н и к и ф о р. Никифор Ксенофонтович.

Л е н и н. Не кажется ли вам, Никифор Ксенофонтович, что вы никакой не борец за правду, а просто-напросто нехороший, недобрый человек?

Н и к и ф о р (опешил) . Ну уж это, господин хороший… позвольте.

Л е н и н. Да, злой, мстительный и несправедливый человек.

Н и к и ф о р. Это, как говорится, извините-подвиньтесь. (Торопливо собирает свое барахлишко, уходит.)

Л е н и н (ходит) . Каков тип! Мерзость! И ведь прикрывается фразой о своем рабочем происхождении. Весь с головы до пят пропитан мелкобуржуазной психологией. (Натыкается на моток проволоки.) Вы знаете, Георгий, что вот этот самый претяжеленный моток медной проволоки приволок сюда из Силезии русский крестьянин? Да-да, из самых Катовиц приволок. Не знаю уж, почему он его тут оставил, но тащил он его явно с определенной, прямо-таки удивительной целью. Хочет, как выразился этот крайне несимпатичный субъект, у себя на Смоленщине «динаму» построить. Не «динаму», вероятно, а электростанцию. Это же поразительно! А вы, Георгий, уверяли, что нам с вами рано думать об электрификации России. А мужик уже думает! И не только думает, но и действует. О, русский мужик — умный, дотошный, он понимает, что на сохе-матушке Россия далеко не уедет. А представляете, какие масштабы примет творческая самодеятельность масс после победы революции! (Мечтательно.) Электрификация сделает условия труда более гигиеничными, избавит миллионы рабочих от дыма, пыли, грязи, ускорит превращение грязных, отвратительных мастерских в чистые, светлые, достойные человека лаборатории. Электрическое освещение и отопление — особенно — избавят от тяжких забот миллионы «домашних рабынь»…

Из дома в сарай с тяжелым ведром проходит Т е р е з а.

…как эту же пани Терезу — от необходимости убивать три четверти жизни в смрадной кухне.

Т е р е з а (остановилась) . Вы обо мне, что ли?

Л е н и н. И о вас — тоже. Я говорю, пани Тереза, придет день, и женщина будет раскрепощена от непосильного домашнего труда.

Т е р е з а. Дай-то бог… Ксёндз давно уже обещает — рай на небе. А на земле, видно, так каторжной лошадью и подохнешь. (Уходит.)

Л е н и н (с горечью) . Не верит! (Резко повернулся к Кожухову.) Ничего! Придет время — поверит. А нам — надо работать, перековывая нашу мечту в действительность. Это я уже говорю в ваш, уважаемый Георгий Максимович, адрес. Ведь строить первые электростанции в послереволюционной России придется вам, не мне. Кстати, как у вас подвигается работа по систематизации данных об уровне электрификации передовых капиталистических стран, той же Германии, например?

К о ж у х о в. Я сделал почти все, о чем вы просили, Владимир Ильич, но… честно говоря, начавшаяся война выбила меня из колеи, я ничего не могу сообразить. Надежда Константиновна понесла вам свежие газеты. Позавчера в Берлине рейхстаг единогласно утвердил военный бюджет. Социал-демократы, как один, проголосовали за войну.

Л е н и н. Это конец Второго Интернационала… (Нервно заходил.) Не сегодня-завтра, теперь в этом нет сомнений, интересы рабочих предадут социал-демократы других стран… Мир будет втянут в небывалую бойню. Миллионы трудящихся станут убивать друг друга. Во имя чего? (Остановился.) И тем не менее надо мечтать, ибо мечта, Георгий, как раз возникает тогда, когда трудно, когда чертовски трудно жить, бороться, работать. И чем труднее человеку, тем ярче мечта, озаряющая его. (С лукавой улыбкой.) Вы что — не верите в нашу конечную победу?

Доносятся шум, плач и причитания женщин.

Что это?

К о ж у х о в. Новобранцев отправляют на фронт.

Л е н и н (вслушивается) . Это так напоминает мне Россию… (Пауза.) Поляки едут убивать русских. За что, почему? Потому что германскому империализму мало Силезии, русскому монарху мало Королевства Польского, а австро-венгерскому — Галиции. И в такой момент, когда только единение революционных слоев пролетариата всех воюющих стран может остановить кровопролитие, господа социал-демократы голосуют за войну! За империалистическую, несправедливую войну. Позор! В данной ситуации я не вижу иного выхода, кроме как начинать немедля борьбу за поражение. Да-да, за поражение русского правительства в этой войне. Георгий Максимович, необходимо срочно связаться с Карпинским в Женеве, чтобы он немедленно прозондировал почву относительно издания брошюры о войне. И вообще настало время подумать о переезде в нейтральную страну. Отсюда нам будет невозможно — и уже невозможно — осуществлять связь с Петербургом и Москвой. Завтра Виктория выезжает в Россию. Нужно, чтобы товарищи были в курсе насущных задач сегодняшнего дня. Особое внимание следует уделить вопросам агитации среди солдат, отправляющихся на фронты. Не война до победного конца, а война этой войне…