Роман Солнцев - Повести и рассказы

И когда дядя Саша приехал в следующий раз в наше село, — время приезда снова совпало с летними каникулами в школе, — «ворошиловский стрелок» обнял меня, всмотрелся и восхищенно вскликнул:

— Эт-то совсем другое дело! Посмотри, Алечка!

Тетя Аля только улыбнулась: мальчишки есть мальчишки. Она врач, я случайно подслушал, она сказала, успокаивая мою маму: уныние укорачивает жизнь, веселый характер удлиняет. Надо всему радоваться, сказала она. Растет твой сын? Растет. А мог бы карликом остаться, в цирке выступать (это у нее шутка).

Мой же отец хмуро покосился на меня, но, занятый мыслями о производительности труда в колхозе, ничего, кажется, не увидел и не понял. Лысый, тяжелый, в майке, он с отвращением косился за окно: там не вовремя лил дождь. Мать же стряпала шаньги, мазала куриной кисточкой поверху маслом с желтком, жарила да напевала, — она любила гостей. И особенно гостей забавных, таких как дядя Саша с тетей Алей.

Поддавшись общему настроению, я в шутку назвал тетю Альфию тетей Альфой. Она засмеялась, но предупредила:

— Не называй больше так.

— Почему-у? — удивился я. — Альфа — первая буква алфавита.

— Знаю. Но так овчарок у них на службе называют. — Она кивнула на мужа. — А мы ж, женщины, птички, правда, Шаех?

Отмахнувшись (помешала), быстро проговорив:

— Да, да, да, птички, бабочки золотокрылые! Это верно! — усатый гость продолжал рассказывать мне и моей маме, подпрыгивая на стуле, как в седле: — Клянусь, я прыгнул прямо в таз! А ведь парашют ветром несет… тут надо управлять… Это тебе не на санках тормозить — правой-левой ногой…

Мама спросила:

— С какой высоты ты прыгал, Шаех?

— Из-за облаков. Прямо в таз обеими ногами! Аля свидетель.

Тетя Аля, слушая рассказы мужа, в этот приезд ни в чем его не упрекала, только ласково помаргивала мне, но нынче мне почудилась в ее улыбке, в ее глазах печаль. И причина излишней говорливости дяди Саши и печали его жены вскоре обнажилась.

— Молодежь! — вдруг воскликнул мой отец. Так просыпается лысый валун в грозу, сверкая зубами. — Не хочет оставаться в колхозе! Не хочет!

Молодец твой Булат, строит, ездит.

— Строит, ездит?.. — вдруг переменившись в лице, переспросил дядя Саша. Он, казалось, мигом почернел, пальцы сжались в кулаки. — Он изменил нашему роду! Он вор!

— Как вор?.. — отец и мать недоуменно уставились на родственника.

Тетя Аля махнула рукой и заплакала.

Я первый раз ее видел плачущей.

Скрежеща зубами, матерясь не впрямую, а эвфемизмами, которые в другом случае показались бы забавными, но не сейчас, дядя Саша рассказал, как опустился его сын.

— Связался с плохой, хой-хой, женщиной… пьянчушка, истинно чушка… где-то что-то украли, под суд попали… теперь сидит… на письма не отвечает, как будто мы виноваты. Он рос, екарный Истос, неженкой. Альфия, на фига, слишком его нянчила. А вот из твоего сына… — вдруг дядя Саша повернулся ко мне и больно вцепился в мои плечи своими клешнями, — я сделаю мужчину. А ну пойдем!

Под горячую руку он меня едва ли не вытолкнул во двор.

Мы прошли в тень сарая. Здесь между березой и вкопанным столбом имелся турник, сооруженный дядей еще в прошлый приезд. Перекладиной служил обычный лом.

В прошлый раз я подтянулся двенадцать раз. Непременным условием для зачета было не гримасничать. Подтягиваться со спокойным лицом. Как только я начинал кривить губы, выпячивать подбородок, дядя Саша кричал:

— Все! Аллес!

На этот раз я подтянулся семнадцать раз. На восемнадцатый, видимо, слишком сжал губы.

— Эх ты! — буркнул гость. — Давай я.

И как автомат, в свои немолодые годы, показал сорок подъемов.

Спрыгнул, сплюнул:

— Я еще могу… но хватит. Альфия будет ругаться. Пойдем гири качать.

Гиря в два пуда покоилась в сенях, в темном углу, слева от двери в чулан, рядом с огромным тулупом отца, свисавшим до полу на крюке (обычный гвоздь не выдерживал).

Гирю я смог поднять только три раза, не кривя лицо.

— Эх ты!.. — горячился дядя Саша, внимательно смотревший на меня в сумерках сеней. — А еще усы растишь. Смотри на меня…

Несколько раз быстро и легко вознеся гирю над головой, он вдруг сжалился над племянником.

— Ладно. Хорошо. Наберешь мускулатуры в армии, будешь как цветочком размахивать. Но прежде всего мужчина должен уметь метко стрелять. — И с невысказанным смыслом, прищурясь, посмотрел на меня. — Ты понял?

Женщины это любят. Понял?

Я смутился, кивнул.

— Завтра поедем в райцентр, постреляем в тире. Я тебе покажу, как надо стрелять.

В этот приезд дядя Саша почему-то не взял с собой мелкокалиберку.

Позже тетя Альфия расскажет, что, получив письмо от сына, он схватил свою «тозовку», заорал, что сейчас же полетит в Омск и застрелит Булата, опозорившего род, а когда тетя хотела вырвать у него ружье, он его с хрустом переломил через колено — и швырнул в угол… и заплакал, что с ним редко бывало, и рухнул на диван и пролежал до следующего утра…

Мы всей семьей выехали в райцентр на старом «виллисе», подаренном отцу райкомом. Заря только разгоралась. Над полем таял белый туман.

Шофер Коля с длинными усами, что очень понравилось дядя Саше, рассказал, что мальчишки отвинтили ниппель у машины, посадили одно колесо, и ему, водителю, пришлось срочно искать замену. В деревне у соседа, фронтовика Кошкина, имелся на ходу трофейный немецкий мотоцикл, и старик поделился резиновой штучкой за бутылку водки.

А поехали мы в воскресенье, потому что в райцентре в воскресенье ярмарка. Пока мать с отцом и тетей Алей ходили между телегами и лошадями, покупали пряники и конфеты, кувшины и горшки, мы с дядей Сашей прошли в тир.

Тир располагался в длинном вагончике, на его распахнутой двери был нарисован прищуренный глаз: красные веки и узкий синий эллипс с черной точкой.

— Сейчас… Я тебе покажу, парень, как надо задерживать дыханье и нажимать на спусковой крючок. Прицелиться — мало. Прицелишься правильно, а в последнюю секунду вздохнешь или выдохнешь, или слишком сильно надавишь…

Зайдя уверенным шагом в тир, где стояли, считая деньги, несколько подростков, дядя Саша изумил всех. Правда, у него не сразу получилось.

Кивнув хозяину тира, он принял в руки воздушное ружье, поцарапал мизинцем усики, вложил пульку, выпрямил «воздушку» и приложился к ней. Весь он стал как каменный. Мы вкруг замерли. Шлеп! — Мимо.

— Ага! — спокойно сказал дядя Саша. — Косит. Мы теперь так. — Шлеп!

— И волк перевернулся. — Шлеп! — Вниз головой упала сова. — Шлеп! — Зайчик упал.

Ему «тирщик» выдал бесплатно пять пулек и повесил на место мишени.

Дядя Саша мигом пострелял в цель и эти пульки.

Хозяин тира, татарин с унылым лицом, выдал ему снова пять бесплатных пуль.