Николай Эрдман - Пьесы. Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников

Николай Робертович умер в 1970 году. Уверен, что публикация «Самоубийцы» продлила бы ему жизнь, так же как и премьера ее в 1930-м обогатила бы нашу культуру, театр еще не одним эрдмановским шедевром. Увы, он писал во многих жанрах, но пьес больше не писал, не хотел, не мог прикасаться к этой ране.

Он не увидел спектакля «Самоубийца» на сцене Театра сатиры, поставленного В. Плучеком в 1982 году, прошедшего пять раз и снятого по требованию все тех же «инстанций» и возобновленного после 1985 года. Не узнал он и о десятках спектаклей в нашей стране и за рубежом, в Европе и в Америке. Не возьмет он в руки и эту первую свою книгу, свидетельствующую — в который уже раз — о том, что творцы в конечном счете побеждают временщиков!

Порадуемся этому свидетельству.

ГУЛЯЧКИН ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ.

НАДЕЖДА ПЕТРОВНА — его мать.

ВАРВАРА СЕРГЕЕВНА — его сестра.

ШИРОНКИН ИВАН ИВАНОВИЧ — их жилец.

НАСТЯ — кухарка Гулячкиных.

ВИШНЕВЕЦКАЯ ТАМАРА ЛЕОПОЛЬДОВНА.

СМЕТАНИЧ ОЛИМП ВАЛЕРИАНОВИЧ.

ВАЛЕРИАН \

      его сыновья.

АНАТОЛИЙ /

АВТОНОМ СИГИЗМУНДОВИЧ.

АГАФАНГЕЛ — слуга из солдат.

СТЕПАН СТЕПАНОВИЧ.

ФЕЛИЦАТА ГОРДЕЕВНА — его жена.

ИЛЬИНКИН.

ЖЕНА ИЛЬИНКИНА.

ЗАРХИН ЗОТИК ФРАНЦЕВИЧ.

АРИАДНА ПАВЛИНОВНА — его жена.

ТОСЯ \

   их дочери.

СЮСЯ /

КРАНТИК НАРКИС СМАРАГДОВИЧ.

ШАРМАНЩИК.

ЧЕЛОВЕК С БАРАБАНОМ.

ЖЕНЩИНА С ПОПУГАЕМ И БУБНОМ.

ИЗВОЗЧИК.

Комната в квартире Гулячкиных. Павел Сергеевич Гулячкинна домашней складной лестнице вешает картины. Мать его, Надежда Петровна. Рядом с ним на полу картины в рамах.

Павел Сергеевич.Теперь, мамаша, подавайте мне «Вечер в Копенгагене».

Надежда Петровна.Нет, Павлуша, мы лучше сюда «Верую, Господи, верую» повесим.

Павел Сергеевич.Нет, мамаша. «Вечер в Копенгагене» будет намного художественней.

Надежда Петровна.Ну, как знаешь, Павлуша, а только я посередке обязательно «Верую, Господи, верую» хотела повесить. На ней, Павлуша, и рамка лучше, и по содержанию она глубже, чем «Вечер в Копенгагене».

Павел Сергеевич.Что касается содержания, мамаша, то если посмотреть на него с другой стороны…

Надежда Петровна( смотря на оборотную сторону картины). Тьфу, пропасть, это кто ж такой будет?

Павел Сергеевич.Плюетесь вы, мамаша, совершенно напрасно, теперь не старое время.

Надежда Петровна.Да кого же ты сюда прицепил, Павлуша?

Павел Сергеевич.Прочтите, мамаша, там подписано.

Надежда Петровна.Ну вот, я так сразу и подумала, что нерусский. ( Перевертывает картину, с другой стороны — Карл Маркс.) И что тебе вздумалось, Павлуша? Висели эти картины восемнадцать лет с лишком — и глазу было приятно, и гости никогда не обижались.

Павел Сергеевич.Вы, мамаша, рассуждаете совершенно как несознательный элемент. Вот вы мне скажите, мамаша: что, по-вашему, есть картина?

Надежда Петровна.Откуда мне знать, Павлуша, я газет не читаю.

Павел Сергеевич.Нет, вы мне все-таки скажите, мамаша: что, по-вашему, есть картина?

Надежда Петровна.Столовался у нас в старое время, Павлуша, какой-то почтовый чиновник, так он всегда говорил: «Поймите, говорит, Надежда Петровна, что есть картина не что иное, как крик души для наслаждения органа зрения».

Павел Сергеевич.Может быть, все это так раньше и было, а только теперь картина не что иное, как орудие пропаганды.

Надежда Петровна.Орудие? Это как же так?

Павел Сергеевич.Да очень просто. Приходит к нам, например, представитель власти, а у нас на стене «Верую, Господи, верую» повешено. Ясная картина, сейчас анкету: «А скажите, скажет, гражданка Гулячкина, чем у вас прадедушка занимался?»

Надежда Петровна.А он даже ничем не занимался, а просто-напросто заведение держал.

Павел Сергеевич.Какое такое заведение?

Надежда Петровна.Прачешное.

Павел Сергеевич.Что?

Надежда Петровна.Прачешную, говорю.

Павел Сергеевич.Прачешную? А если я вас за такие, за буржуазные, за предрассудки под суд отдам?

Надежда Петровна.Ой, батюшки!

Павел Сергеевич.Вот то-то, матушка, батюшки.

Надежда Петровна.Как же теперь честному человеку на свете жить?

Павел Сергеевич.Лавировать, маменька, надобно, лавировать. Вы на меня не смотрите, что я гимназии не кончил, я всю эту революцию насквозь вижу.

Надежда Петровна.Темное оно дело, Павлуша, разве ее увидишь.

Павел Сергеевич.А вы в дырочку, мамаша, смотрите, в дырочку.

Надежда Петровна.В дырочку? В какую же дырочку, Павлуша?

Павел Сергеевич.Как вам известно, мамаша, есть у нас в прихожей матовое окно. Так вот я на нем дырочку проскоблил.

Надежда Петровна.Это для чего же такое?

Павел Сергеевич.А вот для чего. Ну, скажем, к примеру, звонок. Сейчас в дырочку поглядишь — и видишь, кто и по какому делу звонится. Ну, скажем, к примеру, домовый председатель, а то еще похуже — из отделения милиции комиссар.

Надежда Петровна.Ой, господи, не дай-то бог.

Павел Сергеевич.И ничего, мамаша, подобного. А как только вы такого посетителя в дырочку увидите, сейчас же вы, маменька, картину перевертываете — и милости просим гостя в столовую.

Надежда Петровна.Ну?

Павел Сергеевич.Ну, комиссар постоит, постоит да уйдет.

Надежда Петровна.Это почему же такое, Павлуша?

Павел Сергеевич.А потому, что Карл Маркс у них самое высшее начальство, мамаша.

Надежда Петровна.Хорошо ты придумал, да только нам этот мужчина всю обстановку испортит.

Павел Сергеевич.Напрасно вы, мамаша, беспокоитесь. Мы для порядочного человека «Вечер в Копенгагене» перевернуть можем, и приди к нам хоть сам господин Сметанич, и тот скажет, что мы не революционеры какие-нибудь, а интеллигентные люди.

Надежда Петровна.А знаешь, Павлушенька, ведь к нам господин Сметанич сегодня прийти обещался.

Павел Сергеевич.Как — прийти обещался?!

Надежда Петровна.Так, говорит, приду, на сына вашего посмотреть и как вы вообще живете.

Павел Сергеевич.Что же вы, мамаша, раньше молчали? Удивительно. Давайте же скорей «Верую, Господи, верую» вешать. Неужели, мамаша, так и сказал: «приду, говорит, на сына вашего посмотрю?»